И между ними уже не существовало прежних отношений, хотя Вушин только что спас его от кинжала Улада. Эдрия все изменила в его жизни.
Едва только Улад вернулся с перевязанной рукой, с восточной стороны появилась карета, влекомая четырьмя прекрасными серыми жеребцами, и остановилась у «Оленьего дома». Знаменосец с традиционным тотемом Кузнечиков спешился и с торжественным штандартом в руках застыл перед рестораном.
«И первыми взвились знамена владыки ада», – мрачно процитировал Чернозуб древнего поэта.
Потом Нимми узнал, что, когда Коричневый Пони встретил Халтора Брама, тот в сопровождении шестнадцати вооруженных до зубов всадников ехал в королевской карете (скорее всего восточного производства, похищенной во время набега в восточные леса), а князь церкви, оставив дома своих внушительных телохранителей, предстал перед ним в сопровождении лишь скромного полицейского из Валаны. Брам явно смутился, увидев, что одинокий церковник – это тот, кто пригласил его, и незамедлительно отослал домой всю охрану, кроме двух стражников. Таким образом, Коричневый Пони вернулся в карете, которую делил с удивленным, но все еще настороженным военным вождем. Когда прибывшие остановились, гигант Улад подошел к карете и представился кардиналу, который, нахмурившись, бросил несколько слов и жестом отослал его.
– Первым он пригласит тебя, – сказал великан Чернозубу и повернулся к Вушину: – А ты будешь охранять вход, – Улад был явно взвинчен. – Когда Кочевники приезжают в город, их надо тут же сажать в тюрьму.
– Так как же они будут заниматься делами?
– Их единственное дело – это воровать.
– Понимаю. Для тебя это увлечение, а для них – дело.
Улад что‑то проворчал про себя, а Вушин подтолкнул монаха.
Рядом с возницей сидел Кочевник с длинным ружьем и недобро сжатым ртом. Два вооруженных всадника несли охрану. Полицейский и возница слезли с козел и теперь помогали прелату и другому Кочевнику выйти из кареты. Второй Кочевник был ярче первого. Улад был явно разочарован, видя Кочевников не за решеткой. Трое из них вместе с полицейским остались у кареты, а разодетый Кочевник вместе с прелатом отправились поесть.
После путешествия по равнинам карета была вся в пыли, но видно было, что, богато разукрашенная, она вышла из рук хорошего мастера. Лошади, пусть и уставшие, были элегантными и чистых кровей; упряжка их стоила не меньше тысячи. Дверца кареты была расписана синим с золотом, а из‑под слоя дорожной пыли просвечивал красный крест. Кто‑то сказал о кресте. Они стояли в центре группки людей, но любой, кто проходил мимо или выходил из гостиницы, обращал внимание на Кочевников, на полицию, на эффектную карету и на прибывшую с ней энергичную команду, после чего присоединялся к зевакам, компания которых уже превращалась в толпу. Чернозуб опасливо посмотрел на У лада.
– Говорю тебе, что это не может быть секретариатской, – сказал бакалейщик из соседних дверей. – Ни у них, ни у церковников нет оружия.
– А как насчет девиза? – спросила женщина рядом с ним. – Он же на латыни, не так ли? – и когда бакалейщик пожал плечами, она обратилась к монаху, который, выйдя из гостиницы, шел мимо кареты: – Разве это не латинский, отче?
– Строго говоря, нет.
– Но ведь это не язык Кочевников!
– Нет, это доподлинно церковный. Английский.
– И что на нем сказано?
– Я кончил школу двадцать лет назад, – сказал клирик. Он двинулся было дальше, но остановился, чтобы добавить: – Хотя тут говорится что‑то об огне. И поскольку в ней прибыл кардинал Коричневый Пони, вам лучше уйти.
– Это вы уходите, отец! А я тут живу.
– Может, папа решил создать свою собственную пожарную службу, – сказал студент колледжа Святого Престола.