«Проснулся? дядя вынул из коробки огромный стеклянный шприц и такую же огромную иглу. Так, племяш, ща будем лечиться!»
Он начал прилаживать иглу к шприцу. «Ты даже представить себе не можешь, какую конгениальную операцию мы провернули, чтобы вас, кобелей похотливых, в строй вернуть! Дядя повернулся к Василию. Давай братан, ты первый! Подай молодежи пример стойкости!»
Вася захлопал глазами и быстро натянул джинсы: «Лелик, у меня же все норм! Ничего не болит!»
«Заболит!» безапелляционно отрезал дядька и обратился к Артурику, высасывая шприцем, какую-то жидкость из ампулы: «Ассистент, готовьте пациента к процедуре! А ты, Золотунчик, следующим будешь!»
«Процедуры» продолжались десять дней. Попу Сережи от них раздуло, но зато его «золотунчик» пришел в норму, правда, писать под деревом с красными ягодками было еще немного больно.
На море Серджиньо больше не ходил: он все время либо лежал на животе в курятнике (сидеть было невозможно), либо стоял на спортплощадке, под магнолией, наблюдая, как студенты шумно играют в разные спортивные игры. И еще он очень скучал по маме. Ему вообще очень хотелось домой!
В последний день, перед отъездом, дядя Леша устроил «провокацию». «Понимаешь, племяш, Начал он издалека, чтобы знать наверняка, здоров ты или нет, нужно сдать анализ. Но за неимением под боком лаборатории, воспользуемся старым проверенным дедовским методом!»
«Дедовским» методом оказалась трехлитровая банка с теплым пивом, которую откуда-то принес Артурик. Серджиньо, морщась от горечи, выпил полстакана, и его затошнило. «Все, харе, мы не рвоту провоцируем! Дядька отнял у него полупустой стакан. Если к утру из крана не потечет, значит, лечение прошло успешно!»
Он вылил недопитое пиво обратно в банку, и, обхватив ее одной рукой, тоном наставника добавил: «Теперь ложись спать и молись. Завтра нам на хауз двигать, еще двое суток в поезде трястись!» И пошел с друзьями к морю, как он сказал, «разжигать на мадамах прощальный пионерский костер».
Кто, что и на ком собирался разжигать, Сережа не понял. И молитвы он не знал ни одной. Поэтому он еще немного посидел перед окном и с радостным предвкушением возвращения домой лег спать.
Мама, как заправский спринтер, бежала от начала перрона и до самой остановки поезда. Серджиньо, высунувшись по пояс из окна купе, махал ей обеими руками. «Сыночек, Сереженька!» кричала она, расталкивая по пути встречающих на перроне. «Мама! басил Серджиньо. Мамочка, я вернулся!» Его душили слезы радости.
Уже дома, уплетая вкусный мамин борщ, он вполуха слушал захватывающий рассказ дяди, как «они ловили крабов и ходили в турпоходы по горам! Как активно племянник участвовал во всех студенческих соревнованиях и даже завоевывал призовые места», и как Люся может им гордиться!
Серджиньо ел и кивал, а мама не сводила с него любящего нежного взгляда! Конечно, ничего этого не было, но еще в поезде дядя Леша взял с него слово, не рассказывать маме о «конфузе» (зачем ей лишние переживания?!), а он все расскажет ей сам, в лучшем виде, ведь «ложь во спасение лучше горькой правды». Теперь, сидя с ней рядом, Сережа ощущал спокойствие и защищенность, а предыдущие две недели казались ему каким-то жутким невзаправдашним сном.
«Мамочка, а можно мне пойти с ребятами в футбол поиграть?» спросил он, доев борщ и допив компот. «Иди, сынок, поиграй!» ласково погладила его по голове мама. И уже в коридоре, надевая кеды, Сережа услышал обрывок маминых слов: «Совсем взрослый стал, а я и не заметила». Но в смысл сказанного ею вдаваться не стал, ведь крики детворы на футбольном поле и свербящее, радостное предвкушение чего-то понятного и привычного уже несли его обратно, возвращая в страну с названием «Детство»!
Челноки
Так сложилось, что Ашотик и Хачик надумали попробовать стать «челноками».
Конечно, изначально Ашот Маноян очень хотел быть Робин Гудом, а Хачатур Суратян космонавтом, но, по мере взросления и возмужания, их стремления кардинально менялись и, наконец, обрели вполне конкретную форму.
Форма, а точнее специальность, которую два сына Великого народа с честью получили в легендарном столичном Университете, солидно именовалась «Экономика народного хозяйства СССР». Но вся абсурдность и трагизм ситуации заключались в том, что на момент окончания вуза «народное» хозяйство» неожиданно стало «частным», а страна СССР и вовсе, уж год как, исчезла с глобусов всего мира.
Экономика, конечно, осталась, но превратилась в хаотичные метания населения в попытках продать и перепродать все подряд, начиная с Родины и заканчивая ширпотребом. Именно к этому «экономическому чуду» и решили приобщиться друзья, тем более, что статья «спекуляция» очень кстати была упразднена, «нерушимые» границы открыты, а риторический вопрос «мы, что глупее других?» требовал сиюминутного опровержения. Родину решили не трогать (пригодится), а вот ширпотреб, как нельзя кстати, в условиях полного дефицита всего и вся был актуален.
С выбором страны «Эльдорадо» на этапе планирования у новоявленных коммерсантов возникли творческие разногласия. Хачик все больше склонялся к традиционным, проторенным «стадами» земляков направлениям вроде Польши или Турции. Ашот же, наоборот, сыпал аргументами в пользу менее посещаемых, но более экзотических государств, таких как Индия или Вьетнам.
Дебаты развернулись неслучайно. Дело в том, что в силу полного отсутствия первоначального капитала, необходимо было решить задачу с двумя неизвестными: первое «что ценного повезти, чтобы выгодно продать на чужбине?» и второе неизвестное «что привезти, чтобы выгодно перепродать в отечестве?».
Ассортимент товаров, пригодных для конкуренции на изобилующем «разносолами» заграничном рынке, был крайне скуден и насчитывал от силы десяток позиций, опять же, страшно дефицитных. Икра, водка и алмазы были отметены сразу, так как уехать с ними можно было прямиком в Магадан, где для особо хитрожопых «бизнесменов» существовали заведения «полного государственного довольствия» по системе «all inclusive». Оставались оптика, электроника и наручные часы, среди которых флагманами выступали: фотоаппараты «Зенит», японские видеомагнитофоны и механические хронометры «Командирские».
Со вторым «неизвестным» дело обстояло проще. Привезти для внутренней реализации можно было абсолютно любые шмотки, главное, чтобы были дешевые и не имели пресловутого «знака качества». Исходя из этой «математики», Ашотовский выбор направления представлялся самым правильным, что, в итоге, и сподобило молодых, жаждущих авантюры джигитов сделать выбор в пользу богатой на чай и слонов Индии.
Штаб-квартирой новоиспеченных «Миклухо-Маклаев» была выбрана комната Ашота в пятиэтажном общежитии, расположенном на одноименной улице. «Совет в Филях» затянулся уже за полночь, когда, применив все свои теоретические знания в микроэкономике и распив бутылку армянского коньяка, все наконец поняли, что без спонсора задуманная кампания обречена на провал.
На роль «пайщика-концессионера» единогласно утвердили соседа, однокурсника Артурика Сараняна, по кличке «Сочный». Являясь адептом подпольного валютного университетского рынка, каждому встречному студенту он вместо приветствия задавал свой коронный «конспиративный» вопрос: «Монеты есть, э?!» А провернув очередной выгодный обмен, доверительным громким шепотом предупреждал: «Тсс Никому! Только я, ты и Би-би-си!»
К моменту возвращения «чернорыночного короля» план его вовлечения был готов в лучшем виде. Посреди комнаты на столе стояла початая бутылка коньяка, а взъерошенные и разгоряченные собутыльники возбужденно «делили» несметные сокровища, прерывая споры о справедливости их распределения сладостными описаниями благ, которые они им сулили.