Георгий Вайнер - Я, следователь… стр 8.

 Наверное,  сказала женщина и скинула с головы черный кружевной платок.  Но скорее всего, один из этих приличных людей и загнал его сюда

И показала пальцем на жестяную табличку «Николай Иванович Коростылев».

Владик набрал в обширную грудь воздуха, сокрушенно-громко вздохнул и возвестил присяжно-поверенно:

 Наденька, как все молодые люди, вы максималистка! Из-за одного затаившегося мерзавца не можем же мы подозревать всех людей, окружавших Николая Иваныча!..

Я молча слушал их, и в голове тонко вызванивало: «Его убили Он умер от инфаркта» Но я не перебивал их и не задавал вопросов, потому что я профессионал в человеческом горе, и профессия моя начинается с терпения. Адский жар терпения выжигает всего сильнее душу, она сохнет постепенно, трескается, стареет. Но сыщик начинается не с хитрости, быстроты и храбрости. Розыск ответа на любую загадку начинается с терпения.

А Гале ненавистно всякого рода терпение. И неясность своего положения и роли. Поэтому она выступила вперед и, давая сразу понять, что она мне человек не чужой и, естественно, им, таким образом, свой, сказала мягким сострадательным голосом, не допускающим никакого отказа:

 Стасу надо объяснить, в чем дело Мы же ничего не знаем Стас, безусловно, сможет

Я не дал ей договорить:

 Минуточку Все идут домой Галя, помоги там Ларе, чем сможешь А мы с Надей задержимся ненадолго Мы вас скоро догоним

Пережив мое предложение как новое, ничем не спровоцированное оскорбление, Галя, тряхнув своими прекрасными волосами, взяла Лару под руку и повела к воротам, мальчишки побежали вперед, а Владик степенно зашагал следом. Стихали их шаги, громче голосили птицы в кронах старых деревьев, истончался, исчезал сочувственно-соболезнующий голос Гали, успокаивающий Лару ненужными словами, и почему-то эти отдельно доносившиеся слова казались мне похожими на мято-желтые пятна солнца, с трудом прорвавшиеся сквозь густую зелень, дрожащие, бесформенные, обманчиво-недостоверные, как нелепые разводы на маскхалате.

Здесь остро пахло сырой глиной и перепрелой хвоей.

Я обернулся и увидел, что Надя складывает оброненные мной цветы, помятые толстыми ногами Владика, на могилу Кольяныча. Она выпрямилась, посмотрела на меня и, угадывая незаданный вопрос, сказала:

 Я вас хорошо знаю, я вас много раз видела у Коростылева. Вы меня не запомнили, я девчонкой тогда была Вы приехали первый раз девять лет назад.

 Да, давно это было,  кивнул я.  Приблизительно лет девять-десять назад.

 Не приблизительно, а точно девять лет назад. В июле это было

 А почему вы это так точно запомнили?  спросил я из вежливости.

 Потому что я в вас сразу влюбилась. Мне было четырнадцать лет, и никогда до этого я не видела более интересных людей

 Занятно,  усмехнулся я.  За прошедшие годы у вас была возможность убедиться во вздорности детских увлечений

Она ничего не ответила, и, поскольку пауза угрожала затянуться, я быстро сказал:

 Последнее время меня преследует странное воспоминание Я пришел в зоопарк и в клетке между вольерами пантеры и тигра увидел собаку. Обычную собаку, дворнягу. Тогда я поглазел на нее и ушел, а теперь все чаще думаю: что делала в клетке между пантерой и тигром дворняга? Что должна была изображать в зоопарке нормальная простая собака?

Надя покачала головой:

 Не понимаю

 Я и сам не очень понимаю,  махнул я рукой.  Я ощущаю себя собакой, попавшей по недоразумению в клетку зоопарка.

Она повернулась ко мне, и я первый раз внимательно рассмотрел ее лицо очень тонкое, смуглое, с родинкой над переносьем, как кастовая тика у индийских женщин. Красивая девушка, ничего не скажешь

 Удивляюсь, что я вас не запомнил,  сказал я.

 Мы в соседим доме жили Когда вы приезжали, я смотрела на вас через забор и подслушивала, о чем вы с Коростылевым разговаривали Да что там! Все утекло

Из нагрудного карманчика она вынула сложенный серый лист и протянула мне:

 Посмотрите

Развернул лист телеграмма. На сером бланке наклеены белые бумажные полосочки, покрытые неровными рядами печатных букв. Я пытался вчитаться в текст, но ужасный смысл слов, их злой абсурд не вмещался в сознании.

Неровные черные буковки, похожие на муравьев, елозили и мельтешили на белых дорожках бланка, прыгали и перестраивались, пока не замерли на миг и брызнули в глаза нестерпимым ядом ужаса и боли

Я прочел еще раз телеграмму, и снова, и еще раз, но ощущение контуженности, полного разрыва с реальностью не проходило. Гудело в голове, слова прыгали перед глазами, как желтые солнечные блики на густой листве.

 Что это такое?  растерянно спросил я.

 Его убили этой бумажкой,  тихо сказала Надя.  Он прочел телеграмму при почтальоне и сразу потерял сознание. Успели довезти до больницы, через час умер

 А Лариса?  задал я бессмысленный вопрос.

 Они приехали на другой день. Ни о чем не подозревая. Они на машине возвращались из отпуска

Грустный хаос поминок. Оцепенело сидел я за столом, слушал, что говорят, внимательно смотрел на этих людей, которых никогда раньше не видел, а Кольяныч прожил с ними рядом много лет, дружил с ними, помогал, учил, и, судя по всему, они его уважали, ценили и любили.

А кто-то один взял и убил его. Зачем? Почему? За что?

В том, что этот человек сидит сейчас с нами в печальном застолье и поминает добрым словом безвременно ушедшего от нас Николая Ивановича, я не сомневался. Конечно, не тот, что несколько дней назад подал в окошечко телеграфа смертоносный бланк, уплатил полтора рубля, получил квитанцию на точный выстрел в цель за тысячу верст и исчез после этого во тьме неизвестности. Он был далеко и мне сейчас неинтересен

 Возьмите еще блиночек

 Что?  обернулся я и увидел, что женщина, встречавшая меня давеча у калитки и сторожившая Барса, протягивает мне глубокую плошку с блинами.

 Блинов, говорю, возьмите еще Вы поешьте маленько, а то стоит у вас тарелка нетронутая А блины у нас замечательные кружевные, тоненькие. Сейчас такие не пекут все торопятся, некогда! Толстые да клеклые, одно слово «бабья лень» Вы этот блинок в сметану макните да селедочки пару кусков в него заверните объеденье получится

 Спасибо большое Я потом возьму

Нет, отправитель телеграммы мне понадобится потом. В конечном счете он только пуля, разорвавшая сердце Кольяныча. Последнее звено в сложном механизме убийства. Должен быть ствол, из которого полетела эта пуля, необходим прицел-мушка, обязательно есть курок. Кто-то из присутствующих на поминках людей друзей, соседей, знакомых, сослуживцев часть системы, убившей Кольяныча. В этом я был твердо уверен.

 Не кушаете вы ничего  Та же женщина смотрела на меня горестно.  Покушайте чего-нить, вам силенки еще понадобятся. И выпить надо хоть стаканчик.

 Спасибо, не могу я сейчас

 А вы через «не могу», потому что надо Я знаю, что вам горько сейчас, уважали вы его сильно. Да и он вас любил взаимно. Я знаю, говорил он о вас часто. Я ведь соседка, к покойнику Николай Иванычу часто ходила, последние-то годы Лара редко с Москвы наезжала, считай, бобылем он проживал. А меня Дуся зовут, слышали от него, наверное?

 Слышал,  кивнул я. Не мог я вспомнить никаких разговоров о Дусе, но огорчать ее не хотелось.

А она, обрадованная найденной между нами человеческой ниточке, продолжала ухаживать за мной.

 Вы рюмочку выпейте и закусите салом, гляньте, сало какое в Москве такое не сыщешь, розовое, мясное, с «любовиночкой»