И вот награда, прохлада. Речка на самом деле, как ручей изгибается, булькает. Большая часть ее в тени, нависают ветки ивняка. Чтобы искупаться, надо тут лечь и время от времени переворачиваться тогда тебя омоет всего.
Пенинская! гордо говорит Игорек.
«Возможно, мне удастся ее оценить когда-то!» иронично думаю я. Но на долгое бездеятельное ожидание он не согласен он стремителен, ловок, нетерпелив. Создала же природа такое чудо! Отгибая левой рукой торчащие над водой ветки, он приседает в длинных семейных трусах (а других тогда не было) и лезет правой рукой в глубину у самого берега. Яму нашел и длинная ловкая его рука (музыканта-виртуоза, как потом хвастался он) уходит все дальше в булькающую тьму по плечо а вот и по самое ухо. Поднимаются из глубины грязные пузыри, лопаются, распространяя гнилостный запах. Но лицо его строго, сосредоточено, словно исполняет ноктюрн!.. Но это будет позже. А здесь-то, казалось бы, что? Вытащит корягу? Теперь лишь глаза его над водой Веки вздрагивают, и он вдруг стремительно поднимается, с него сливаются потоки грязной воды он небрежно, не глядя, словно отбрасывая, швыряет на берег какую-то маленькую корягу, дергающую отростками Рак! Серо-зеленый, он шлепается на брюхо, пятится к воде. Ну нет уж! Теперь я! Пихаю рака в хозяйственную сумку, которую мы зачем-то (понимаю теперь зачем) взяли с собой. А вот и сразу парочка сработал обеими руками, легко два клешнястых летят, посверкивая животами. Один падает на спину и сочно шлепает плоским изогнутым хвостом по брюшку, словно аплодируя.
Вот так, на секунду поднимается, раскланивается, Игорек, работают виртуозы!
Приседает и вынимает следующего огромного. Сжимая его с боков, заставляет дубасить воздух клешнями.
Неистовый Кассиус Клей! без секунды промедления комментирует он. Сегодня решающий бой с яичками подполковника Министерства внутренних дел Алексеева Ивана Сергеевича!
Я цепенею.
Аплодисменты!
Раки на берегу дружно хлопают.
Аншлаг! импровизирует Игорек. Место действия темно-коричневые трусы фабрики «Ба-альшевичка»!
Я испуганно озираюсь. Но он поет, как угнетенный мулат, сборщик раков, на плантации фантазирую я. Песня освобождающегося мулата! Похож!
Рак исполкомовский Сидор Игнатьич Пафнутьев! Прошу любить!
И еще один тучный шлепается на берег, присоединяясь к аплодисментам.
Сливая с себя потоки грязной воды, наш герой поднимается.
Знал бы Иван Сергеевич, смачно обламывая хитиновую скорлупу Кассиуса Клея, превращая его в труху, о комментариях сына получасовой давности! Сыто вздохнув, он отодвигает блюдо с ошметками «супербойца»:
Не! У нас в Волге раки крупнее!
Ну, с более крупным тебе бы пришлось и больше повозиться, смиренно произносит сын.
Я неожиданно смеюсь. Пауза.
Ладно, сынок! Спасибо тебе за такой подарок.
Ну что ты, батя. Можно мы погуляем?
Да уж покажи брату-то дяревню нашу! усмехается довольный хозяин избы.
Фонтанировали мы тогда непрерывно. Миноносец «Назойливый»! Миноносец «Мозолистый»! и представляли, как Сергев гонится за нами в длинных трусах, раскручивая в воздухе бляху ремня.
А пока мы уходим в отведенную нам светелку.
Это была, так сказать, деревенская часть нашей эпопеи! продолжает комментировать наши перемещения Игорек. Босоногое детство. Эскиз художника-передвижника. И далее великосветская жизнь! Переодеваемся!
К моему удивлению, Игорек остается в той же рубахе, но меняется в корне. Хотя добавились тапочки. Но осанка! Перед выходом он оценивает свое отражение в старом тусклом зеркале.
Чудовищная бедность! произносит он трагически, но гордо.
И мы выходим. Берем зачем-то ракетки для пинг-понга. Как я понимаю чтобы выглядеть богаче.
У нас тут, впрочем, всё без затей, поясняет Игорек (и нарядом своим, и всем видом подтверждая это). Но зато все свои! Это он произносит надменно, и даже как-то гнусаво.
Выходим на утоптанную (танцами?) площадку. Пахнет мятой травой.
Познакомься Марк Лубоцкой, первая скрипка, Большой театр.
Изящный брюнет в майке и шароварах склоняет голову чуть шутливо.
Нелли Мешкова, солистка того же заведения!
Я бы сказал легкая, слегка покровительственная небрежность.
Нелли, на первый взгляд, кажется женщиной простой, но это только на первый.
Игорь Иваныч Алексеев, улыбаясь, рекомендует она Игорька остальным (их друзьям, видимо). Душа нашего деревенского общества.
Такая рекомендация, чувствую, несколько коробит Игорька. Что значит «деревенского»? Но не поправлять же даму. Для этого он слишком хорошо воспитан. Только сдержанный поклон, и рука к сердцу.
Ах, да. Совершенно забыл. Валерий, мой петербургский кузен. Подающий надежды! Тонкая усмешка, рассчитанная на всеобщее понимание. Впрочем, взмах руки, снисходительно-прощающий, богатый бездельник, как все они!
Я тоже несколько обомлеваю от такой характеристики не полностью согласен. Но поднимать склоку терять лицо!
Ну что? Играем? снимая напряжение, произносит Марк и поднимает ракетку.
Он с Нелли, я с Игорьком расходимся по краям.
Понял, подаю голос я (не молчать же!). Я думал играем квартет Брамса и был в ужасе! А я как раз сегодня не в форме.
Ничего! улыбается Марк. Мы и в театре всегда не в форме. Но как-то играем!
И на меня летит, отскочив от стола, белый целлулоидный шарик. Отбиваю, целя в угол. У них троих, включая Игорька, ракетки изящные, с толстым слоем каучука Лишь у меня фанера. Приласкал кузена! Простака! Дурака! Слова задают ритм, шарик мелькает. 20:20! И вот Игорек, отбивая, как-то особо подкручивает шарик, тот свечой летит в небеса, потом низвергается и, чуть чиркнув о срез стола, падает. Очко! Победное! Марк и Нелли, захохотав, бросают на стол свои обитые каучуком темно-вишневые ракетки. Игорек, чуть помедлив, свою. Победитель! Кстати и я с ним. Я тоже кидаю на стол свою ракетку-фанерку, выданную мне надменным кузеном, но и она не подвела. Москва. Проверка.
Вот так, произносит Игорек, играют холодные виртуозы!
Аплодисменты. Игорек раскланивается. Раскланиваюсь и я. Я принят! Судя по тому, что и меня тоже берут купаться на речку Пенинскую, где есть, оказывается, и омут.
Москва. Солнечное утро. Крест тень рамы на озаренных обоях. Я лежу на полу, на жестких досках, на тончайшем матрасе. Спать на полу не считалось тогда чем-то особенным. Тысячи родственников из провинции спали на московских полах и просыпались счастливыми. Проснулся счастливым и я. Мишки с полотна «Утро в сосновом лесу» Шишкина («Дурная копия», как определил Игорек) озарены тоже.
Голова моя рядом с ножкой стула. Да, все же грубовато мне постелили, не совсем комфортно хотели, видимо, подчеркнуть, что число моих визитов в Москву несколько «превышает норму» Неплохо сказано для едва проснувшегося «Холодные виртуозы» вот как называли мы себя тогда с Игорьком. И значительно позже, когда восхищались «виртуозностью» Игорька, и еще позже, когда его за это же хулили (за то же самое, чем раньше восхищались), он неизменно отвечал (сдержанно, но с достоинством): «Московская школа!» И тут, разумеется, подразумевалась не только средняя школа, где он блистал, но и вообще Москва. Ну, не вся Москва только ее «истеблишмент» (одно из любимейших слов Игорька).
Вернемся в то солнечное утро. Я, кажется, перележал на полу. Видимо, от страха. «Наверху» явно назревал скандал а тут вдруг резко встать, прямо с пола? Лучше отползти подальше от этого опасного стула, на котором сидит Игорек.
Да, отец, дай, кстати, денег мне, высокомерно произносит Игорек, и откидывает голову.
Ушибется сейчас. Мне, похоже, придется смягчить его падение (проходили уже!).
Ах, тябе денюх? Денюх тябе? закипает яростью, наливаясь лиловостью, Иван Сергев. А на што тябе денюх? издевательски простонародничает, прищуривает глаз симптомы, увы, уже знакомые.