Даже картошку перестал чистить - так и застыл с недочищенной в руке.
Потом мы поставили кастрюлю с картошкой на плиту и пошли в комнату. Юрий Максимович спал в кресле, Наташа вязала.
-Ну, как? - ревниво спросил Серега.
-Три-ноль, - сказала Наташа. - Мужская честь спасена.
-Куда мы без стариков? - пробормотал Серега. Я посмотрел на Наташу. Чем-то ее вид мне не понравился. Днем она всегда чуть-чуть - ну, самую малость - переподтянута, всегда на самоконтроле, и только когда садится вязать, позволяет себе расслабиться. У нее удивительно уютный вид, когда она вяжет.
А сейчас она сидела прямо, и руки были напряжены, и концы спиц - желтые шарики - подрагивали.
-Тебе что, нехорошо? - спросил я.
-Нет, ерунда, - сказала Наташа. - Так…
Я подсел к ней, обнял за плени.
-Вечер такой тяжелый, - пожаловалась она. - Хоть бы скорей, что ли…
-Новолуние, - сказал я.
-Не в первый же раз, - сказала она. - Но не припомню, чтобы так муторно было. Поплакать бы…
-Поплачь, - сказал я.
-Не получается. Я уже пробовала. Вадь, погладь меня по голове…
На кухне зашипело, Серега сорвался с места и побежал туда. Что-то он там делал, полилась вода, потом все стихло; Серега не показывался.
-Деликатный, - прошептала Наташа.
-Ага, - сказал я и поцеловал ее в глаза, сначала в один, потом в другой. - Какие они у тебя пушистые…
Она опустила голову, прижалась ко мне щекой и судорожно всхлипнула. Я обнял ее еще крепче.
-Заведи себе жилетку, - глухо сказала она. - Мне будет куда плакать.
Я гладил ее волосы, щеку, шею и чувствовал, как она понемногу оттаивает.
Наташа плакала редко и совсем не по-дамски; так, как она, плачут парни-подростки, стыдясь и прячась. А сейчас она просто сидела, замерши, не дыша, только слезы лились и лились, и со слезами изливалось внутреннее ее напряжение, и руки уже успокоились, и, может быть, понемногу становилась на место душа…
-Ну, ничего, ничего, - шептал я ей. - Привыкнем же когда-нибудь, ко всему человек привыкает, и мы привыкнем, вот увидишь, будем жить, видишь, как хорошо приспособились - вместе…
Я говорил и знал, что вру, что приспособиться можно действительно ко всему, только не к чувству страха. К опасностям, к самому нечеловеческому существованию, и чему угодно - за счет того, что страх притупляется. А у нас он каждый раз новенький, с иголочки - пожалуйста… А вторым планом проходило удивление, досада, злость: да что на нас всех накатило-то сегодня? Переждем, как обычно, переждем, ведь все же вместе, а вместе никогда не бывает уж очень страшно, даже в новолуние, даже перед грозой, когда кажется - ну, все…
-Может, пойдем в мастерскую? - спросил я Наташу.
-А ты хочешь?
-Глупая девчонка, она еще спрашивает…
-А сколько времени? Девять скоро… Нет, давай сегодня здесь пересидим, вместе со всеми, а под утро пойдем, ладно?
-Утром они сами все разойдутся.
-Тем более. Понимаешь, мне чудится, что сегодня будет что-то такое… лучше нам быть всем вместе, понимаешь? На кухне снова завозился Серега, потом он позвал:
-Есть-то будем сегодня, кошмарники? Картошка готова.