А ну быстро слазь отседова! Слышь, чего я тебе говорю? А ну давай! И стал стаскивать татуированного за ноги.
К всеобщему удивлению, тот выяснять отношения не стал, а пробурчав примирительно:
Да ладно тебе! Не разоряйся! освободил место.
Ишь ты, халявщик нашелся! Стоит только отойти, как раз и готово! Ну дела! прокомментировал случившееся шофер-тракторист и забрался к себе наверх.
«У зека, по-видимому, билета нет, предположил Виталий Петрович А может, уже успел набедокурить, вот и решил не связываться. Лишнее внимание ни к чему».
Начали потихоньку затихать пассажиры. Виталий Петрович подложил под голову чистое домашнее полотенчико и стал крутиться на комковатом тюфяке, устраиваясь поудобнее. Наконец навалилась дурная дрема
Вдруг кто-то грубо дернул его за слегка свесившуюся в проход ногу.
В общем спать на тюфяках нельзя! закричала проводница.
«Ну и порядочки» вяло сквозь сон удивился он, слабо дрыгнув в ответ ногой.
Я тебя, гнида! ругнулся тракторист, которого разбудили таким же макаром.
Но проводница уже тормошила других бедолаг в соседних отсеках.
«Сука» запоздало отреагировал Виталий Петрович, снова погружаясь в тяжелый, больной сон. Поезд равнодушно стучал колесами
В середине ночи кто-то снова стал теребить Виталия Петровича, но на этот раз за плечо и довольно деликатно.
Идите вы со своими тюфяками, бесстыдники! пробормотал он, не открывая глаз. Добиваетесь! Сейчас пошлю!
Тише! Товарищ Кротов! Тише! Вам телеграмма, зашептала усатая морда, возбужденно тычась в ухо Виталия Петровича.
Ну это же ошибка! Неужели неясно? Обычная дорожная ошибка, застонал он с досадой. Моя фамилия Кратов. Никакой телеграммы мне быть не может! Оставьте меня в покое. Иначе пошлю. Доведете! Он отвернулся к стенке и попытался поймать конец ускользающего сна.
Все точно, товарищ Кротов! Я начальник поезда. Ошибка исключена. И ответили вы точь-в-точь как надо. Я, конечно, понимаю, конспирация и прочее. Но мне не впервой. Можете не сомневаться. Ответственность понимаю.
«Явно, больной. Объясняться бессмысленно», решил Виталий Петрович и устало произнес:
Ну ладно, давайте! Сопротивляться было бесполезно.
Усатый в форме с галунами и звездочками на рукаве довольно улыбнулся:
Ну и хорошо! А то я уж испугался.
Может, все же не надо? А? спросил Виталий Петрович, приподнявшись на локте и расписываясь в большой амбарной книге. Может, в другой раз? На обратном пути?
Не могу. Дела! Истолковал по-своему его слова начальник поезда и, заулыбавшись, добавил: Постараюсь забежать перед прибытием. Если удастся. Дел невпроворот.
Не надо забегать, вяло запротестовал Виталий Петрович.
«Боже, как все нелепо! Он увидел себя со стороны в синих тренировочных штанах, прихваченных снизу носками, с помятым лицом, в полутьме вагона. А мог бы в мягком. Халат, дорогая сигара, кофе, коньяк, дорожный несессер. Холеный, уверенный, немного утомленный жизнью Тьфу!»
Виталий Петрович сунул телеграмму под подушку. Вытянулся. Потер кулаками затекшую спину. Сильно скрючившись, с трудом сел на полке, упершись головой в потолок и свесив ноги в проход. Мерно храпела сердобольная женщина. Внизу напротив уютно спала жена, обняв дочь.
«Могут спокойно обойтись без меня», подумал он, достал телеграмму, аккуратно спустился вниз и вышел в коридор. Вонь стояла просто чудовищная. Из тамбура несло блевотиной. Раскрыл телеграмму: «Не в службу зпт а в дружбу тчк Приятное с полезным тчк Комнату сняли тчк Паарле 12 тчк Впрочем извини тчк Как хочешь тчк» В конце неразборчиво: то ли «последи», то ли «не наследи». Он тяжело взглянул на синюю дверь туалета с отломанной ручкой. Смял телеграмму и сунул ее в карман тренировочных, подумав: «Пригодится еще»
В проходе появилась темная фигура. Он напрягся и принял боксерскую стойку. Узнал усатого начальника поезда, расслабился.
Виталий Петрович, забыл сказать! Передали-то неразборчиво. Где телекс? запыхавшись, проговорил усатый.
Какой телекс? не понял Виталий Петрович.
Виноват! Телетайпограмма. Где она?
Вот она. Виталий Петрович вынул смятую бумажку.
Начальник поезда неодобрительно покачал головой и аккуратно разгладил листок.
Вот тут. Он ткнул пальцем в текст. То ли «последи», то ли «не наследи». Я также неразборчиво и написал. Чтобы соблюсти. Документ как-никак! Ну, вам-то уж понятно про что! Уважительно улыбнулся. Такая работа. Ну и деньжатки зато неплохие, как бы пояснил сам себе.
Я инженером на ящике, зачем-то сказал Виталий Петрович.
Конечно, инженером, охотно согласился начальник поезда и, помолчав, добавил: На ящике. А я вот на поезде начальником. Каждый, как говорится, на своем месте. Хитро, понимающе прищурился. Да, чуть не забыл. Могу посодействовать с купе. Желаете?
Да уж ехать-то всего ничего! Раньше надо было, отказался Виталий Петрович.
Раньше не было сообщения, пояснил усатый. А сейчас действительно поздно. Да и вы можете себя раскрыть. Вдруг за вами наблюдают? Я, когда шел, несколько раз проверялся. Телевизор смотрим, знаем, что к чему.
Виталий Петрович отвечать не стал. Это было уже слишком. Хотя говорить с народом любил.
Ну, теперь вроде все. Пока! заключил усатый.
Пока, отозвался Виталий Петрович.
Начальник поезда отошел, повернулся и весело с укоризной произнес:
А вы ошибка! Стали бы тогда в карман складывать? А? Но, наткнувшись на неподвижный взгляд Виталия Петровича, поспешно закончил: Ну все-все! Пока! Не могу, дел по горло!
Усатый быстро исчез, и Виталию Петровичу даже показалось, что он юркнул в соседний отсек. Виталий Петрович подошел крадучись, заглянул. Тихо спали бедолаги-пассажиры. «Я начинаю работать», мрачно констатировал он. Проверил на всякий случай карман. Вдруг почудилось? Нет, телеграмма была.
Дом. Жители. Приезд
Будто кто-то по рельсу тихонечко: дзинь-дзинь-дзинь А может, вредное насекомое, норовящее укусить? А слышится: вань-вань-вань И тишина А уже потом истошно, громко, воплем, протяжно: «Ваня-а-а!» Короче, развелся дядя Ваня с женой и соответственно разделил с ней жилую площадь. Переехал в отдельный серый дощатый курятник, зато две комнатенки, а дядя Ваня еще пристроил. Руки-то есть. Понаставил туда кроватей железных, пружинных, издающих скрип, казенных тумбочек и стал сдавать. Море рядом, поэтому желающих хоть отбавляй!
В любую погоду он в синем берете, по-рабочему натянутом на большую голову по уши. Из-под него глядят два небольших, почти немигающих, слабого свечения глаза. Серый видавший виды костюм в полоску. Сам дядя Ваня роста небольшого, но крепок еще, несмотря на годы. «Дядя Ваня хитрый черт!» думает он про себя и выключает везде свет. Отдыхающие, конечно, попадаются на эту дешевую удочку. Ведь не все еще такие ушлые, остался еще доверчивый народец. Худо было бы без него! Да и ситуация соответствует спрос превышает любые предложения.
Хорошо, мы согласны. Вроде бы неплохо. Вот только чего-то света нет? бормочут отдыхающие.
Ну, это пустяк! Пробки перегорели. Это мигом! бодро восклицает дядя Ваня. А денежки, деньжатки вперед! Уж таков порядок, суетится он. Мол, рад бы не брать вперед, но таков закон. Тут уж ничего не поделаешь, не мной, мол, придумано.
И отдыхающие, уже в ранге постояльцев, отсчитывают купюры и оказываются в натуральной ловушке. «Матерь божья!» только вскрикнет, как подстреленный, постоялец, когда дядя Ваня пробочку ввернет, да вспыхнет голая тусклая желтая лампешка под потолком. Убого, конечно, убого! Ну да ничего. Десять-двадцать дней перетерпеть А другие думают озлобленно: «Подыщем себе получше комнатенку, и гуд-бай, дядя Ваня!» Но у того принцип денег обратно не отдавать! Хоть застрели или там телеграмму какую-нибудь принеси, что срочно, мол, отзывают к семейному очагу или, не дай бог, горит план. Но народ поопытней так суетиться не будет, а просто плюнет и останется. Только попросит два одеяла, ночью-то холодно. А вечером, бывало, решит окна открыть, проветрить каморку. Ну, тут уж дядя Ваня не выдерживает, и у него нервы, понимать надо, схватит палку и решит справедливость навести: