Каждый раз, заходя сюда, он вспоминал день своего приезда, когда они с Омером разговаривали, глядя на этот каменный пол. Посмотрел в зеркало — вид совершенно здоровый. Если бы его сейчас увидела Перихан, обрадовалась бы, что на щеки мужа вернулся румянец. В первый же день по приезде он сбрил усы — семь месяцев назад. Плеснув холодной водой в лицо, Рефик вернулся в комнату и присел на кровать. «Семь месяцев!»
На столе лежал его «проект» — целая груда исписанной бумаги — и книги, к которым он часто возвращался. Стопка книг была увенчана портретом Гете в рамке. Этот портрет подарил ему герр Рудольф месяц назад, когда уезжал в Америку. Пока вещи немца, упакованные в два огромных чемодана и сундук, грузили в машину, он, смущаясь, протянул Рефику этот портрет, пробормотал что-то невнятное, покраснел, потом вдруг гордо поднял голову, став в кои-то веки похож на немецкого аристократа и сына генерала, и сказал, что очень переживает за будущее Омера, Рефика и их молодой страны. Рефик встал с кровати и пробормотал: «Что ждет меня в будущем? Что мне сейчас нужно делать?» Работа над проектом была завершена: вот уже десять дней он только перечитывал его. В ближайшее время он собирался вместе с Омером поехать в Анкару, встретиться там с Сулейманом Айчеликом, автором книги «Реформы и экономическое планирование» и лидером движения «За экономическое планирование», и с помощью будущего тестя Омера завести знакомства с политиками и банкирами. «А что бы мне сделать прямо сейчас? Напишу-ка я письмо Перихан. Что меня ждет в Анкаре? Поживем — увидим».
Рефик пересел к столу, но никак не мог приступить к письму. В каждом послании жене он писал одно и то же: еще немного задержится, очень скучает по ней и по дочке. Иногда он пробовал написать о здешней жизни и людях, но не мог отделаться от мысли, что это только рассердит жену Сейчас он снова понуждал себя написать что-нибудь кроме обычных фраз, но не получалось. Потом его взгляд остановился на одной из книг: Якуп Кадри, «Анкара». Рефик успел перечитать этот роман несколько раз: ему очень нравилось восторженное отношение автора к новой Турции и реформам. Каждый раз, читая эту книгу, он начинал думать, что в Анкаре есть люди, которые, как и он сам, хотят сделать для страны что-то полезное, и тревога отступала. Взяв книгу, прочитал полстраницы и подумал: «Интересно, что сейчас делается в туннеле? Успевают ли?» Встал из-за стола, немного походил по комнате и в конце концов решил сходить к туннелю.
Выйдя на улицу, Рефик увидел Хаджи, — со своим всегдашним безмятежным видом тот чистил картошку. На лице у него было написано такое глубокое спокойствие, словно он собирается чистить здесь картошку до конца жизни, словно не придет сегодня рельсоукладочная машина, словно через неделю не будут свернуты все работы и не опустеют бараки. Пес Великан спал рядом, пригревшись на солнышке. Рефик не хотел их тревожить. Тихо прошел мимо и начал взбираться на холм — не по вытоптанной узкой тропинке, а как в голову взбредет, среди колючек и обломков скал, поглядывая по сторонам. Склон, семь месяцев назад лежавший под толстым слоем снега, теперь был покрыт травой и колючками. Внизу, как и тогда, виднелись бараки, но теперь их желтые стены, косые крыши и маленькие окошки не казались Рефику чужими и странными. То же и с рекой: Рефик так привык к ее шуму, что для того, чтобы его услышать, нужно было специально прислушаться. Снова, как делал каждый раз, он медленно поднял голову, давая глазам привыкнуть к свету, и посмотрел на небо — все то же небо, которое так взволновало его в день приезда, яркое, спокойное, широкое и глубокое. Но сейчас он думал о другом. «Что будет с моим проектом? Что, интересно, делает Перихан? С кем познакомит меня этот депутат? Ну вот, я уже запыхался, а ведь когда приехал сюда, обещал каждый день делать зарядку!»
Войдя в туннель, Рефик, как обычно, почувствовал угрызения совести, но сразу заставил себя от них отвлечься.