Не объясняй своим родичам, что я не совсем живой, пробормотал я, удивившись, как же трудно стало говорить.
А то они не заметят!
Если я буду достаточно учтив, не заметят.
Да почему вы вечно прикидываетесь? буркнула Молли, косясь на меня.
Правда далеко не всегда лучше, чем ложь.
Но правдивее точно. Неужто боитесь, что вас за десять шиллингов загонят? Мои родичи не такие! Какой же вы иногда противный человек!
И еще мы никому не скажем, что восставшие появились из-за нас, продолжил я, и глазом не моргнув. Потому что не мог моргать, ха-ха. Если скажешь хоть кому-то, Молли, я буду очень раздосадован.
Напугали, аж коленки дрожат. Вранье и скрытность до добра не доводят, извольте запомнить. Хотя этому вас еще в детстве должны были учить, теперь уж, видать, поздно.
Ой, вот тебя забыл спросить! вспылил я, и Молли обиженно отвернулась.
Но я просто не доверял никому на свете, кроме себя, и эта линия поведения никогда меня не подводила. Бен и Молли славные, но спасти Великобританию и себя заодно могу только я.
Я граф Джон Гленгалл, и ничто меня не остановит.
* * *
Кроме ужасных, изрытых колеями дорог! Шли мы куда больше двух часов. Если точнее, то целую вечность, и это притом что провожатый у нас был весьма резвый. Надеюсь, не я всех задерживал. От усталости я еле переставлял ноги, движения были деревянными, неестественными, и это сослужило мне плохую службу: не успели мы дойти до окраины города, как к нашей процессии пристал какой-то мужчина.
Мертвяк, зловеще заявил он, ткнув пальцем в мою сторону. Ваш или ничей?
Наш, твердо сказала Молли.
Бен опешил от бестактности вопроса и только глазами хлопал.
Продаете? осведомился мужчина. Дам три шиллинга и сам доставлю его к Каллахану, а то вы не в ту сторону идете. Не местные, небось?
Ну тут уж я нашел в себе силы открыть рот.
Любезнейший, просипел я. Вы хам.
Эффект был что надо: похоже, наглец не привык, что люди в моем положении способны за себя постоять. Он глупо вытаращился и бросился прочь, поминутно оглядываясь через плечо. Я победно оскалился ему вслед. Он вскрикнул и набрал дополнительную скорость.
Теперь, когда стало ясно, что каждая собака может догадаться, в каком я состоянии, похитить меня и продать за десять шиллингов, я из последних сил ускорил шаг. Город закончился, и теперь мы шагали по дороге мимо жалких домишек, ряд которых время от времени прерывался каким-нибудь голым полем.
Что-то плохо сеют в нынешнем году, бормотала Молли. Обычно в это время все на полях, а тут, видать, мертвецов боятся. И все же как хорошо дома быть! Родной воздух!
Я чувствую только навоз и сырую землю, принюхавшись, трагически сообщил Бен.
А я вообще ничего не чувствую и сейчас об этом не жалею, сказал я.
Мы шагали в унылом молчании, пока Молли не остановилась у одного из убогих домишек.
Мам! гаркнула она во всю силу своих живых легких.
Дом из грубых серых камней был полностью лишен архитектурных красот. Рядом ютился сарай, вокруг которого, квохча, бродили куры. Заборов и оград тут не было в принципе похоже, местные фермеры из поколения в поколение передавали знания, от какого куста до какого камня простираются их владения. Мы с Беном переглянулись. Сейчас, в столь чуждой нам обоим среде, я как никогда прочувствовал наши родственные узы: мы с ним оба и в деревне-то никогда в жизни не были.
Из дома выскочила низенькая растрепанная женщина, увидела Молли и с визгом бросилась навстречу. Последовали бурные слезы и объятия. Потом женщина заметила нас.
Ой, я думала, ты из Лондона вещей каких-нибудь привезешь, а ты вместо них вон кого прихватила, громко зашептала она, лишний раз доказав, что простолюдины учтиво здороваться не умеют. И который из них твой? Надеюсь, тот, что посимпатичней.
А вот это приятно! Я уже мысленно простил ей грубость и тут понял, что она смотрит на Бена. Вот негодяйка! Я расправил плечи и задрал нос. Мое прискорбное состояние не заставит меня потерять веру в себя и спасовать перед какой-то деревенщиной.
Мама, все не так просто, размазывая слезы по лицу, сказала Молли.
Ты у меня не промах! Мамаша одобрительно потрепала Молли по щеке.
«Ну, зато на радостях она не заметила моего состояния», скептически подумал я.
А где дорогая Лиззи, почему не встречает? спросила Молли.
Лиззи замуж вышла, важно ответила мамаша. В Галлоуэй переехала. Выгодная партия, хозяин хлебной лавки. Приезжал к нам за солью, вот и встретились. Спасибо тебе за деньги, которые ты через старика Шона передавала, дочка. На приданое ей пошли, а то бы ее не взяли! Теперь и тебе пора. Она все-таки младшая, а уже пристроена.
Молли загрустила. Вот она, неграмотность! Сестра вышла замуж, но никто даже не черкнул Молли открыточку, поскольку не умел писать (а она читать).
Одна я на земле управляюсь, хорошо, что ты вернулася, продолжила мамаша.
Второе поле не распахано, вон, отсюда вижу, проворчала Молли.
А потом снова всхлипнула и прижалась к матери: из-за разницы в росте это выглядело так, будто жираф обнимает гуся. Та в ответ сжала ее в своих мощных объятиях, и мне стало немного завидно, хоть я и не подал виду. Вот бы меня кто-нибудь так утешительно обнял!
Об отце никто не упоминал, из чего я сделал вывод, что его, видимо, давно нет на свете. Неудивительно, что Молли готова на все ради своего семейства. В любом слое общества это серьезная ответственность быть старшей дочерью в семье, состоящей из одних женщин. Я невольно глянул на Молли с нежностью. Будь я на ее месте, строил бы глазки богатым кавалерам и женил на себе самого перспективного, решив этим финансовые проблемы семьи. А она вон укатила в далекий Лондон искать работу.
Ох, что тут последний год творится! Мамаша повела Молли в дом, предоставив нам, очевидно, самим решать, идти за ними или нет. Что за нравы! Сама знаешь, как трудно было работу найти, да еще налоги англичанам, да разорение после войны с ними, да сколько погибло в ней! Но год назад
Тут мы вошли в дом, и я какую-то часть истории пропустил. Посещать крестьянские жилища мне раньше не доводилось, и я подивился убожеству, закопченным стенам (а на них ни одной картины, ни одного ковра!) и отсутствию мягкой мебели. Сплошные лавки, полки, столы без скатертей и прочие свидетельства отсутствия вкуса.
Как вам? взбудораженно зашептала Молли, увидев, как я озираюсь.
Я прокашлялся.
Очень мило. Все-таки я чрезвычайно учтив, этого у меня даже смерть не отнимет. И такой м-м такой огромный камень! Я указал на булыжник, лежавший посреди стола. Это какое-то произведение местного искусства?
Хи-хи. Это камень. Прижималка для солений, пояснила Молли. Кладешь ее сверху на капусту, огурчики или еще какой овощ, они сок дают и бродят.
Прелестно. Слюнки потекли бы, если бы они у меня были.
Так вот, мистер Каллахан у себя в Галлоуэе наладил такое про-из-вод-ство! продолжала мамаша. Там уже все без него работает, вот он сюда и переехал, новое место осваивать. О, это великий человек, он спасет Ирландию!
Англичанин? не выдержал Бен, чья национальная гордость была задета еще печатными объявлениями.
Мамаша сурово на него глянула.
Пф! Вот еще! Он от самой сохи: простой сирота из Галлоуэя, всего сам добился. Какой пример для молодежи! В жизни успех ценится, а без него кто ты такой?
Она говорила, а сама ловко метала на стол миски, тарелки, плошки, хлеб и какие-то непонятные заготовки в горшках возможно, те самые забродившие огурчики. Судя по лицу Бена, пахло все это вкусно. Не дожидаясь приглашения, он весело уселся за стол, отломил себе хлеба и начал мазать его чем-то непонятным. Я поморщился. Вот уж кому простота местных нравов придется по душе.
Молли тоже сияла. Ее несуразно крупные руки были постоянно в движении поправляли шляпку, переставляли посуду туда и сюда, тянулись разжечь огонь, даже отставили стул, чтобы я мог сесть. Я послушно сел.