Месяца через два, когда зерносовхоз «Балтийский рабочий» был освобожден и отец вернулся из станицы Бородинской, мы уже всей семьей перебрались в Ставрополь, на селекционную станцию, которую наши войска освободили ранней весной 1943 года. Отец был назначен ее директором. Работал до изнеможения. Сутками. Он укомплектовал штаты, собрал сохранившееся после немецкой оккупации имущество, провел инвентаризацию, наметил планы весенних работ. Даже в те дни, когда еще вовсю шла война, на селекционной станции проводились опыты по выведению разных сортов пшеницы и отрабатывались агротехнические приемы для увеличения количества и качества зерна. Измученную войной страну нужно было кормить. На Ставрополье отец продолжил заниматься любимым делом – выведением и селекцией твердых сортов пшеницы. Работа эта сложная и кропотливая, а главное – очень долгая. Сиюминутных результатов здесь не бывает. Он написал и издал в краевом издательстве несколько брошюр и книг по сельскому хозяйству, выступал на радио с лекциями и беседами по своей специальности, постоянно печатался в отраслевых журналах. Иногда на страницах местных газет и журналов можно было увидеть и его стихи. Поэзия для моего отца всегда была отдушиной, отдохновением от забот.
Селекционная станция, которую отец восстановил и возглавлял до 1947 года, стала одной из лучших в Ставропольском крае, и в 1946 году отец был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.». В 1947 году он был восстановлен в партии и с отличием окончил вечерний философский факультет университета марксизма-ленинизма. В те годы руководители предприятий должны были иметь не только высшее специальное образование, но еще и высшее партийное.
Запрет на проживание на одном месте более пяти лет вынуждал отца после каждого переезда начинать свою карьеру и трудовую деятельность с чистого листа. В октябре 1948 года наша семья снова переехала, на этот раз под Нальчик, на Кабардинскую селекционную станцию, куда по просьбе отца его перевели заведующим агротехнической лабораторией. С легкой душой он оставил директорство селекционной станцией и занялся чистой наукой: изучением и выведением новых сортов пшеницы. Помню, как только пшеница начинала созревать, лобарантки станции любовно укрывали каждый колосок бумажными пакетиками, чтобы разные сорта не переопылялись и чтобы птицы не могли повредить драгоценные зерна. Часто вместе с пацанами мы разгоняли нахальных воробьев, которые стаями летали над делянками с сортовой пшеницей. Вездесущие птицы очень любили полакомиться элитными зернами. Кстати сказать, за такую непыльную работу нам даже платили. На билет в кино хватало. Иногда мы с друзьями уходили в ночное, где присматривали за небольшим табуном великолепных коней кабардинской породы, пекли картошку и рассказывали друг другу смешные и страшные истории. Было на селекционной станции и подсобное хозяйство с коровами, свиньями и другой живностью.
В поле на больших делянках выращивали и запрещенную нынче травку – коноплю. Культивация конопли в Советском Союзе до 1961 года оставалась высокодоходной сельскохозяйственной отраслью. Из ее волокон изготавливали канаты и веревки, мешковину и рыболовные сети, парусиновую обувь, брезент и бумагу, а из семян конопли – конопляное масло, олифу. Недаром в центре главного фонтана страны «Дружба народов», возведенного еще в 1954 году на ВДНХ, в огромной овальной вазе возвышается золотой сноп с тремя основными сельскохозяйственными культурами Союза, среди них и конопля. В нижнем ряду – подсолнечник, в середине – пшеница, а наверху – во всей красе – конопля. Под эту культуру на селекционной станции была выделена довольно большая территория. Находиться внутри зарослей конопли, стебли которой достигали в высоту более двух метров, да и просто рядом с ее зарослями, было очень трудно из-за специфического удушающего запаха.
А какой фруктовый сад располагался на территории станции! А еще длинные предлинные грядки клубники, на которые по ночам совершали набеги местные пацаны. Эти грядки были пределом наших детских мечтаний. Такой клубники с крупными душистыми ягодами я не ел больше никогда и нигде.
На делянках станции выращивали и другие сельскохозяйственные культуры: подсолнечник, просо, кенаф, волокна которого, как и волокна конопли, использовались для получения технических тканей, бумаги, строительных плит. Но главной задачей все же было выведение новых сортов пшеницы и кукурузы. Традиционная мамалыга – круто заваренная каша из кукурузной крупы или муки – была основной пищей послевоенной Кабарды. Выведением новых высокоурожайных сортов кукурузы занимался научный сотрудник станции Бербеков. В свое время отец помог ему написать кандидатскую диссертацию, и он успешно ее защитил. После переезда отца в Москву именно Бербеков возглавил Кабардинскую селекционную станцию.
Поля станции примыкали к западной части Нальчика. Недалеко от конторы стоял двухэтажный дом, на первом этаже которого размещалась агротехническая лаборатория, а на втором – малогабаритные квартиры для семей сотрудников станции. В одной из таких квартир родители прожили до 1955 года. Сам Нальчик был небольшим, довольно молодым городом, и хотя крепость Нальчик была основана в 1818 году, почти век она существовала как слобода. Статус города Нальчик приобрел лишь в 1922 году. Основной его достопримечательностью до сих пор является парк со столетними липами и серебристыми елями. Мы уже привыкли к этим красавицам: парки и скверы, школьные дворы и бульвары – кругом, радуя глаз, растут стройные высокие ели. А тогда этот сорт – серебристые ели – только-только начинал культивироваться.
Селекционер Иван Порфирьевич Ковтуненко – человек, одаривший нас этим чудом, – начал работать в питомнике на станции Нальчик еще в 1916 году. Разводил он розы, вывел несколько новых морозоустойчивых сортов. Красивых, ароматных. Сейчас их можно встретить даже в Сибири, растут они в Питере на Пискаревском кладбище, в Москве на ВДНХ, в других уголках страны. А вот рождению серебристых елей мы обязаны не только Ковтуненко, но и случаю. В Нальчик вскоре после революции каким-то образом «забрели» вагоны с серебристыми елями. Куда они шли – никому не известно. Говорили, будто кто-то из местных купцов выписал их из Канады, прельстившись диковинкой, – в России такие красавицы не росли. Именно Ковтуненко и занялся разведением и селекцией серебристых елей. И весьма преуспел в этом деле! Каждый раз, когда мы с отцом попадали на Красную площадь, он рассказывал мне об истории появления здесь этих елей, о своем хорошем знакомце Иване Порфирьевиче, о забавных случаях из их молодой жизни. И теперь, когда я бываю на главной площади страны и вижу этих стройных высоких красавиц, всегда вспоминаю отца и человека, подарившего нам их. Пожалуй, за свою жизнь Ковтуненко вырастил целый лес. Но серебристая ель занимала особое место в его жизни, именно за нее Иван Порфирьевич Ковтуненко был удостоен Сталинской премии…
Осенью 1955 года, когда родители переехали из Нальчика в Москву, и вплоть до 1962 года отец работал в Министерстве сельского хозяйства СССР – туда его пригласили после снятия запрета на проживание в крупных городах. Правительственная телеграмма с приказом откомандировать П. Е. Суднова в распоряжение Минсельхозсоюза, подписанная заместителем министра сельского хозяйства СССР Петровым, аккуратно подшита в отцовский архив. Кроме работы в министерстве, в главной инспекции СССР по зерновым культурам, он стал заместителем главного редактора журнала «Селекция и семеноводство», ученым секретарем отдела ВАСХНИЛ (Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина), где проработал долгие годы. В 1953 году отец защитил кандидатскую диссертацию, а в 1962 году – докторскую, содержание и выводы которых имели огромное значение для селекции злаковых культур, повышения их качества и урожайности.