В 50-е годы президентом ВАСХНИЛ был Трофим Денисович Лысенко. Отец часто сталкивался с ним по работе, особенно на обязательных выступления президента перед сотрудниками и специалистами министерства сельского хозяйства. Речи Лысенко маститые ученые слушали без интереса, поскольку говорил он всегда об одном и том же: яровизация, новообразования на зерновых культурах, остюк во ржи и пшенице. Пропагандировал рекордные сроки разведения и выращивания новых сортов пшеницы за два года, что было совершенно невозможно. Этот постулат Лысенко особенно возмущал отца. Ведь отец был практик и всю жизнь посвятил селекции. У Лысенко же не было ни одной научной публикации ни по селекции, ни по яровизации, одни лишь пламенные речи. Отец негодавал: «Где его работы? Что он написал? Что нам вообще известно о его научной деятельности?»
Однажды на совещании в Одессе отец прочитал эпиграмму, посвященную «наших дней агрономам», где были слова, обращенные и к Лысенко: «Всю природу по-своему перекрою». Лысенко, по воспоминаниям отца, сидел насупленный и к аплодисментам, естественно, не присоединился. В апреле 1955 года в Президиум ЦК КПСС было направлено письмо, подписанное 297 крупнейшими учеными страны. Среди них были видные биологи, физики и специалисты других направлений науки. В письме говорилось о непоправимом уроне для науки от деятельности и псевдоученых открытий Лысенко. Ученые предлагали отстранить его от руководством ВАСХНИЛ. Была назначена специальная комиссия, членом которой был и отец. По результатам работы комиссии Н. С. Хрущев снял Лысенко с должности президента ВАСХНИЛ, однако спустя шесть лет снова вернул его на эту должность, чем, конечно же, вызвал недовольство не только моего отца.
Еще до переезда в Москву, весной 1955 года, отца как представителя Кабардинской селекционной станции, имеющего огромный опыт в селекционной работе, направили в Монгольскую народную республику. И, как когда-то выпускников рабфака, членов делегации «приодели»: по индивидуальному заказу сшили всем одинаковые серого цвета костюмы, выдали кожаные туфли, плащи, шляпы. Отец тогда шляпы не носил, и ему, удовлетворив его просьбу, выдали фуражку. Надо заметить, что потом шляпы отец носил постоянно и с удовольствием, видно, кепки и фуражки ему здорово надоели. Поездка была связана с 55-летием образования Монгольской народной республики и прошла весьма плодотворно: делегация, которую возглавлял отец, посетила несколько сельхозобъединений, опытные станции, машиностроительный парк. Делились опытом, узнавали что-то новое и для себя. Везде их встречали радушно и дарили скромные подарки. До сих пор монгольские сувениры хранятся в нашем доме, напоминая об отце и его поездке: это и симпатичная пиала с народным монгольским орнаментом, и тонкой резьбы овечка на пастбище, и сигаретница из красного дерева – вещи, дорогие для меня как память.
После ухода на пенсию отец все еще продолжал работать в министерстве сельского хозяйства, был научным сотрудником во Всесоюзном НИИ качества зерна и продуктов его переработки, членом ученого совета министерства, даже руководителем философского семинара. Им написано более 60 научных работ, выращено много молодых ученых, которые всегда вспоминали Петра Ефимовича Суднова с большим теплом и уважением.
Последние годы жизни, а отец прожил до 89 лет, он вместе с мамой почти каждое лето проводил в деревне Заборье, где на небольшой речке, протекающей неподалеку, любил посидеть с удочкой. Здесь же он возобновил и свои занятия живописью. Большая картина, написанная им маслом, «Березки на реке Тверце», висит в квартире моей сестры Инны. И любовь к поэзии, к стихосложению сохранилась у отца на всю жизнь. В его архивах до сих пор нахожу черновики поздравительных стихов друзьям, родственникам, единомышленникам. Добрые, с долей юмора, эти стихи всегда становились украшением праздничных застолий. Чистовики дружественных поздравлений отец всегда выводил пером «рондо». Четкие буквы… Ровные строчки… Красота! И как-то очень торжественно выглядели эти поздравления и стихотворные пожелания на глянцевых советских открытках…
Родители прожили долгую жизнь. Вместе со всей страной росли, воспитывали детей, передавали свой профессиональный и жизненный опыт. Встречались с родными и друзьями. Их судьба – отражение судеб всей страны. Вместе они прожили 62 года и ушли практически вместе, один следом за другим.
Жизнь и судьба клана Судновых, а у отца было два брата и две сестры, сложились по-разному. Разбросало их по всему Советскому Союзу, разметало, как осенние листья по саду. Кто-то остался на Северном Кавказе, но, к сожалению, не в доме деда Ефима. После смерти бабушки дом в Минеральных Водах осиротел. Елизавета, Петр – мой отец, Федор и Зинаида рано покинули родительский дом и никогда больше туда не возвращались. Елизавета – старшая сестра отца – оказалась в Прибалтике, Федор – в Ашхабаде, Зинаида некоторое время жила в Нальчике, потом тоже упорхнула с Северного Кавказа: сначала в Поти, а затем – в Москву, к сыну. И только Владимир до самой смерти оставался там жить и работать. Жизнь его поначалу складывалась вполне удачно. И хотя родился он в ссылке, в глухом таежном селе, позже, уже в Минеральных Водах, выучился, женился, там у него родилась дочь. Был призван в армию, прошел Финскую, Отечественную, награжден боевыми наградами, несколько лет в звании старшего лейтенанта служил в железнодорожных войсках НКВД.
После войны по рекомендации командования Владимир был зачислен в Нальчикский районный отдел НКВД, откуда уволен в 1950 году за «проступок, несовместимый со званием сотрудника НКВД». Не знаю, как расценивать сегодня этот «проступок». По воспоминаниям отца, с которым дядя Володя встретился в Ставрополе сразу после своего увольнения, все было довольно прозаично. Один из политических, художник, расследование дела которого велось уже несколько месяцев, попросил старшего лейтенанта Владимира Суднова принести ему карандаши и бумагу. Тот, не задумываясь о последствиях, принес. Кто-то доложил об этом начальству, и расплата не заставила себя ждать: Владимира исключили из партии, уволили из органов, лишили звания и наград – пятно на всю жизнь. С таким пятном в биографии устроиться на работу стало невозможно, но у дядьки были золотые руки и страсть к технике. Немецкий мотоцикл «Цундап», которым в свое время он был поощрен командованием, мог разобрать и собрать с закрытыми глазами. Мотоцикл этот Владимир Ефимович продал, купил старенькую машину, отремонтировал ее, тоже продал и купил «Победу». Вот на ней, как сейчас сказали бы, он и таксовал, возил по дорогам Северного Кавказа местных жителей и туристов. Запчасти к машине купить тогда было почти невозможно. Помнится, еще служа на Байконуре, я достал для дяди Володиной «Победы» два комплекта новых покрышек с камерами и отправил их в Нальчик в деревянных армейских ящиках малой скоростью. Автомобилистам 50—60-х годов, думаю, понятны удивление и восторг моего дяди от такой посылки! Странные были тогда времена… Странные…
Другой брат отца, Федор, волею судеб еще очень молодым человеком оказался в Туркмении. Он служил на железной дороге, во время Великой Отечественной войны был машинистом паровоза. Из Ашхабада, где он в то время жил и работал, шли на нужды армии топливо и горючее, военное снаряжение и обмундирование, продовольствие, а с фронта сюда привозили раненых. По всей видимости, у Федора, как почти у всех железнодорожников, была бронь, на фронте он не был, но награды за победу над Германией и даже за боевые заслуги у него имелись. После войны он так и остался в Ашхабаде, продолжая работать на железной дороге. В ночь на 6 октября 1948 года в городе случилось страшное землетрясение. Такого ужаса в Ашхабаде не помнили. Толчки продолжались до самого утра. Магнитуда некоторых из них достигала десятибалльной отметки по шкале Рихтера. Чтобы оценить силу землетрясения, достаточно сказать, что тогда даже в Москве наблюдалось смещение земной коры. Ашхабад был полностью разрушен. Исчезли, превратившись в груду камней и пыли, жилые кварталы, административные здания, вокзал, железнодорожные пути, на взлетной полосе местного аэродрома образовались огромные трещины. Но самое страшное – погибли люди, более ста тысяч человек. Федор в это время был на вокзале, готовил состав для очередной привычной, будничной поездки. Ни состав, ни паровоз, ни тело самого Федора и его коллег найти не удалось, все поглотили страшные гигантские трещины. Погибла и вся семья Федора Ефимовича. В память о железнодорожниках, погибших в том землетрясении в Ашхабаде, установлена памятная стела. До сих пор люди приносят сюда цветы. Город восстановили, и он стал много краше, чем до землетрясения, но теперь, к сожалению, это уже другая история другой страны…