Он раскрывает двери и входит в комнату с гробом, вокруг которого стоят шесть двойников Берия.
– Вылечить сможешь? – указывает один из них на гроб.
– А-ткрывать нэ-льзя, – предупреждает другой с грузинским акцентом.
– Лазарь, – стучит генерал по крышке гроба, – встань и иди.
– Ха-ха-ха, – смеются двойники. – Там нэ Каганович, там другой.
– Но… там никого нет, – говорит генерал, – гроб сей пуст.
– До времени. Иды, ха-ароший человек, иды сэбе, с Богом…
Шкловский входи в следующую дверь и оказывается в бараке перед дюжиной ощетинившихся ножами уголовников.
– Мы тебя не больно зарежем, – говорит горбатый уголовник, поигрывая саперной лопатой. – Чик и готово.
Они втыкают ему ножи в живот и грудь, но они ломаются о неожиданно оказавшуюся под кителем кирасу.
– Голову режь ему, голову! – вопит стоящий на нарах сын Сталина, размахивая кителем с погонами и орденами. – В футбол поиграем! Лопатой руби, лопатой!
Шкловский извлекает из кармана пачку купюр, бросает в ощерившиеся, рычащие, лающие морды и выскакивает в неожиданно раскрывшуюся дверь. По узкому проходу в вагоне мчащегося поезда, забитого спящими телами, он переходит из барака в коридор шикарного СВ. Он проходит по коридору, идет через Сандуновские бани – босховские инвалиды и женщины одна прекрасней другой обитают в пару.
– Не верь глазам своим, – приставляет он ладони к лицу вместо шор.
– Что ты бормочешь? – спрашивает его жена в полусне.
– Да спи… спи. Сейчас проверю еще в одном месте. Где-то поют.
– Да радио это… радио.
Он проходит коридор, открывает дверцы шкафа, но там никого нет. Он захлопывает дверь в шкаф, подходит к стеклянной двери на балкон. Между ногами сидящего в высоком готическом кресле фрачника стоит обнаженная девушка, он водит по ее телу смычком, словно по струнам виолончели, что вызывает у нее пение, сопровождаемое стонами. Идет снег.
– Тьфу, чтоб вам пусто было!
Он поворачивается и уходит, у двери в следующую комнату оборачивается и видит, что на балконе уже никого нет. Пока он оборачивался мимо него сомнамбулической походкой прошествовал его сын со шмайсером на плече. Мальчик входит на балкон, залезает на перила и начинает стрелять длинными трассирующими очередями в темноту, расцвеченную огоньками. Очередь прошивает едва сквозь снег виднеющуюся мраморную колхозницу на крыше соседнего дома. Она распадается, но сразу же складывается, как только юный стрелок перестает стрелять.
На крыше противоположного дома появляется шеренга немецких солдат. Оказавшись в лесу, он стреляет в них из своего автомата, а они в него. Мимо на огромной скорости проносится поезд, сквозь который обе стороны продолжают расстреливать друг друга. Он меняет обойму, стоя на перилах балкона, но на той стороне уже никого нет.
* * *
Генерал приоткрывает дверь и видит на театральной сцене кабинет, обставленный мебелью в стиле модерн. Режиссер дочитывает стих, трубит в рог и театральным жестом протягивая руку к жене генерала, входящей в кабинет.
– Ты явилась ко мне, наконец.
– Глас режиссера!
– Разбудит и слепого.
– Зачем понадобилась я в столь поздний час, когда в театре, – указывает она на пустой, затемненный зал, – никого нет? Вам мало ваших подтанцовщиц. Я старая для этих дел, мне уже за сорок.
– Тсс, – прикладывает режиссер палец ко рту. – После того, – говорит он ей на ухо громким шепотом одновременно одним пальцем осторожно склоняя ее на стол, – как ты побывала там, наверху, – осторожно указывает пальцем вверх, – на твоей коже остались отпечатки пальцев… Самого? Или Лаврентия? Или того и другого?
– Ни того, ни другого…
– Я понимаю, нельзя ничего говорить, – он задирает ей платье, – но ты намекни. Я хочу приобщиться к сильным, о-ч-чень сильным мира сего.
– Ох… ну потискал меня пару раз этот сатир… слушай, мне кажется муж за мной наблюдает.
– Откуда здесь муж? В этой пьесе никакого мужа нет. Он в тюрьме или в больнице…
– Пожалуй, я пойду.
Она идет и ложится в соседнем помещении рядом с супругом. Генерал мотает головой и, наконец, просыпается в подвальной комнате, забитой китайскими вазами, коврами, старинными зеркалами, статуэтками, этажерками и прочими безделушками из их бывшей квартиры.
– Что такое? – сонным голосом спрашивает жена. – Опять лагерь приснился?
– Черт знает что… чертовщина какая-то. Знаешь что… а давай-ка съездим на дачу.
– Слякоть там, грязь еще.
– Да, слякоть, да, грязь, но своя! – говорит он и ставит яблоко на голову.
* * *
– Я попаду в яблоко с завязанными глазами, – говорит пьяным голосом Лена, – по голосу. Я спортсменка, чемпионка Савейского Союза по стрельбе из лука по мужикам, ха-ха-ха-ха…
Она сбрасывает с себя шубу и, оставаясь в легкомысленном платьице, становится в позицию.