«Ждать своей участи?»
«Ждать, когда все перемелется».
«Время лечит», – кивает головой жена Чезарова.
* * *
Генерал входит в свой кабинет, раздевается. Он слоняется по комнате, включает и выключает лампу. «Ах, да!» – вспоминает он и идет к вешалке. Достает из шинели фляжку, подходит к портрету Сталина, приветствует его и выпивает.
– Можно к вам на подпись? – осторожно высовывается голова из-за двери.
– Вы кто?
– Я ваш новый секретарь.
– А Семенова где?
– Э-э… – разводит тот руками.
– Понятно, – произносит про себя Шкловский и подходит к окну.
* * *
– Ну, по-ни-маете, – вся ломаясь, объясняет ему медсестра, выпячивая грудь из-под распахнувшегося халатика, – я… я… я та-акая не-со-обранная… но мне кажется, что вы, если не отнесетесь ко мне предвзято…
– Поздно, барышня, поздно.
– Вовсе нет. Я хотела сказать…
– В другом смысле поздно. Не знаю, доживу ли до понедельника. Хотел застрелиться сегодня в доме моих родителей, да передумал.
– Не па-анимаю, о чем это вы? – простанывает она, останавливается, на мгновение застывает с разведенными в сторону руками. Некоторое время стоит в неподвижности и, наконец, начинает выделывать умопомрачительное балетное па.
* * *
«А мне уже не до женщин», – продолжает рассказывать Шкловский.
«Да ну?!» – изумляется его собеседница.
* * *
Шкловский берет миниатюрную, но пухлую балерину в пачке без верха, поднимает ее одной рукой, и она делает у него на лысине балетные па для развлечения подвыпивших гостей. Подбрасывает ее, но, заметив в щербине зеркала глаз, отходит. Она медленно, словно надутая воздухом, опускается на пол и изображает умирающего лебедя на ковре.
* * *
– Ваш отец занял мне денег, – говорит вошедшему в прихожую генералу с супругой человек в потрепанной старомодной одежде. – Я возвращаю вам долг.
– Долго же вы шли: отец умер тридцать лет назад, – указывает генерал на старинные часы.
– На заре ты меня не буди… – входит какая-то толстая заспанная женщина в потрепанном халате, берет у человека пачку дореволюционных купюр и уносит ее в глубину квартиры. – Все пригодится.
Сын генерала выхватывает у нее деньги и строит ей рожи:
– Щас я тебе уши пообрываю, – бросается было за ним, но застывает в облаке брошенных в нее екатеринок.
– Зачем вы сорите деньгами, молодой человек? – спрашивает один из гостей, старый еврей.
– Кому они нужны?
– Деньги есть деньги. Вы не знаете жизни. Через сто лет каждая из этих бумажек будет стоить столько, сколько на них написано.
– Вы что – хотите жить еще сто лет.
– Ха! Почему – нет?
* * *
В прихожую входит кавказец с бараном в руках, тот самый с трамвая, который гонялся за сыном генерала. Он опускает животное на пол и говорит:
– Маладэс твой отэс, – поднимает он руку вверх, а другой указывает на сына генерала, – а ты сам подлес, – и уходит.
– Эй, барана забыли! – кричит жена генерала. – Барана куда девать? Ума не приложу, куда деваться от этих подарков. Отец лечит, а они таскают сюда всякую дрянь…
* * *
Возвращаясь с работы, Шкловский подходит к высотке, но не заходит в нее, а идет к решетке, окружающей дом, приподнимает одну из чугунных копий, перелезает на другую сторону и ставит на место. Бросившийся к решетке соглядатай, пытается протиснуться сквозь густой частокол, но безуспешно.
– Тьфу! – бросает он шапку на снег. – До чего же эти враги народа ушлые, пройдошистые!
Шкловский подходит с другой стороны дома и садится на скамейку и смотрит на окна своей квартиры. Из черного круга репродуктора неподалеку металлический голос призывает к борьбе за мир: «До-по-бедного конца!» От этих слов проходящая по улице старушка останавливается и перекрещивает вначале себя, а потом, воровато оглянувшись, и репродуктор. Голос захлебывается. Генерал садится на скамейку.
– Будем знакомы, – говорит сидящий на той же скамейке человек в потрепанном ватнике, – я Троцкий. Не подумайте, – настоящий. Однофамилец, за что и сидел. Даже после того, как моего двойника убили в Мексике. Хотите, я расскажу историю моей жизни? Она поучительна. В бытность мою…
Генерал встает, протягивает ему купюру и направляется к подъезду, останавливается перед дверьми и смотрит на окна своей квартиры. «Ваши окна не там», – раздается голос. Он оборачивается, но никого вокруг нет. «Хи-хи-хи-хи», – раздается мерзкий смешок из-за двери в подъезде. Генерал смотрит вверх на одно из окон высотки и видит сына.
* * *
Сын генерала отворачивается от окна, и наблюдает за тем, как в квартире проходит обыск.
– Кем хочешь стать, малец, – спрашивает у него оперативник, – летчиком или чекистом?
– Комиссаром.
– То, что надо.
– И комиссары в пыльных шлемах… – напевает один из проходящих мимо агентов.
– Грянут громкое ура, – подхватывает следователь. – Ты знаешь, что твой отец Родину продал капиталистам. Космополитом стал безродным. Знаешь, где он прячет валюту?
– Коллекцию старинных монет? За буфетом.
– Степанчук, – укоризненно говорит следователь. – Ах, Степанчук-Степанчук! Выговор тебе. Сколько раз говорил: отодвигайте мебель.
Тяжеленный буфет с резным украшением на вершине (хохочущий Мефистофель указывает пальцем на происходящее сатирам и нимфам, которые несут его трон) медленно движется на зрителей.
– А вот и валюта, – указывает следователь на прилепленные к стене планшеты, обтянутые черным бархатом, с серебряными монетами.
– Он из Германии их привез в сорок пятом году, – говорит жена. – Это старинные монеты. Он спрятал за буфет, чтобы сын не раздарил мальчишкам.
– Запиши: с сорок пятого года служит в немецкой разведке. А ты, малец… вот тебе телефон… позвони, как появится отец. Вот с кого нужно брать пример, Степанчук.
* * *
Генерал сидит в кинотеатре и спит. На экране в огромном пустом зале Гитлер прощается: проходит по шеренге своих соратниками, пожимая каждому руку, в том числе и своему двойнику. По его сигналу стоящие у окон эсэсовцы поджигают занавески. Гитлер берет под руку Еву Браун, и они оба спокойно заходят в бушующий пламенем камин. Обитатели замка начинают метаться по горящему залу, но выхода нет. Гитлер с Евой стоят за пламенем в коридоре за камином и наблюдают агонию.
* * *
Пробивая стену в зал с мечущимися в огне руководителями Третьего Рейха въезжает танк. Геринг, двойник Гитлера и другие поднимают руки. Вслед за танком входят автоматчики и забирают Гитлера. Танкисты бросают двойника, и он скользит по паркету к ногам Сталина. Тот ставит ногу ему на спину.
– Спасибо, брат, – говорит Сталин, закуривая трубку, – за то, штэ па-алавину Европы па-амог за-воевать. Маладэц! Переведи, – обращается он к переводчику.
– Я не он, – бормочет Гитлер, – я – двойник…
– Все равно!
* * *
Фюрер с Евой выходят из пещеры, за их спинами – горящий замок.
– Не оборачивайся, – говорит он Еве, садясь в лимузин, – не то превратишься в статую. Через час мы будем в Швейцарии.
– Ты даже не изменил свою внешность.
– Зачем? Мало ли кто похож на сгоревшего заживо вождя. Мы теперь обыкновенные граждане.
– Обыкновенные? – она достает пистолет и направляет на него.
– Нет, только не это! – истошно вопит Гитлер и закрывается от медленно летящей пули руками.
* * *
«Страх-то какой! – говорит Леночка. – Когда Володя выпрыгнул из воды после такого долгого-долгого ожидания, мне показалось, с того света явился. Нет и нет его из воды, страшно стало ужасно…»
«Страшно… ужасно, – повторяет за ней Шкловский. – Это что? Вот мне однажды стало страшно. Да, было страшно в последний день моей работы в больнице. „Где у нас черный выход?“ – спрашиваю я швейцара…»
* * *
– Черный выход – это смерть! – торжественно изрекает швейцар.
– Двум смертям не бывать, одну не миновать, – изрекает Шкловский. – Открывай!
Швейцар открывает ржавым ключом огромные резные двери.
– Там у нас кладовая: лед для морга храним. Давно не ходили, замок заржавел.
Шкловский заходит в черноту помещения, в котором освещен только кусок каменного пола, разбитого на ромбы. Швейцар пытается щелкать выключателем, но свет не зажигается.