Говорится интересная мысль: на поле пшеницы с черными птицами у него не было пистолета. Скорее всего – значит – обрадовался взять чью-то вину на себя.
Число 1890 равно 18, т.е. – Девятке. У Шекспира – 5, у Пушкина!0:
– 1837 равно 19 – в сумме: десять.
Про Шекспира можно сомневаться, ибо мистификация не только в художествах, но и в жизни у него:
– Была, была.
У Лермонтова – как у Шекспира – пять. И – удивительно – то же самое при рождении – 1814 – это 14 – это 5.
Жизнь – это мистика, – или:
– Мистика – это жизнь? – есть ли какая-то разница?
Милла Йовович говорит, что не различает лиц в толпе, – но и:
– Все так, – если предположить, что не сравнивают эти лица со своими.
Имеется в виду, хорошими знакомицами.
Остается только задать завершающе решающий вопрос:
– Знаю ли я здесь хоть кого-нибудь, или это уже загробное царство, только придуманное мной для профилактической чистки пространства, – как – так-то – только обиталища злых дух-офф, – что значит:
– Без души априори.
Я вошел в душ, когда она была уже близко от двери – с другой стороны, разумеется – шла мне навстречу, уже зная, но только интуитивно, что я:
– Уже близко.
И не вскрикнула от ужаса, а точнее, от испуга только, что я вошел, – как:
– Гость званый, – но не такого же бледного вида, на самом деле!
Я тоже открыл дверь, хотя смог закрыть рот от радостного удивления, – испуг – значит – остался снаружи.
И посоветовала после почти неизъяснимого наслаждения:
– Не бойся меня.
Она мылась под душем, как за его стенкой почти в детстве – я:
– Только подсматривал, второй раз не в силах сделать даже одного шага.
Но не до такой степени, разумеется, как никогда не заходите в магазин Посыл-Торгами – очень опасно, ибо:
– Если сегодня вас выпустили из него в качестве Приманки – второго не будет – увидите злого, но не думаю, что Быка Древнеегипетского, – а:
– Неужели еще хуже?!
Я танцевал с ней на расстоянии почти полностью вытянутой руки, но всё равно сомневался, что это не груди ее мешают, а она сама уперлась в меня лапами, как медведь студебеккерный – ни поднять, ни сдвинуть – можно и не пытаться. С другой стороны, именно с этого, уже на танцах в кабаке то ли Клайпеды, то ли Паланги – начинал, нет, не свой, и даже не ее, а именно:
– Наш общий трахтенберг.
Она только на вид радовалась, а изнутри:
– Очень уже сильно, – что у меня тряслись руки до такой степени:
– Ни покараулить, ни подержать.
Как в детстве Мопассана – точнее:
– Меня, как Мопассана, – пришел к ней на дом, проверить, так сказать, уже заученную эрудицию, и не удержался положил на стол фотографию:
– Ее лично голой, и мало того – еще улыбающейся, как счастью, – и:
– Теперь думаю не только в ней, но и шофера автобуса – или даже грузовика – который привез наш класс на ту лесную экскурсию – перед ней, хотя его и не было видно на фото.
Одну я назвал по имени – или пусть будет попроще пока:
– Математичкой, – которой она и была, вторую Технологичкой, – богини, которые к счастью немного не дотягивали до слишком буйной фантазии Рубенса.
Рубенс – скорее всего – их и не трахал, ибо и вряд ли, и вообще возможно. А если, да, то я тоже не против узнать этот тайный маневр, проникающий, да, ниже пояса, но – вот именно:
– Только через душу.
Когда увидел О-Клю то ли среди гостей ресторана, то ли она пришла работать в Технологический или Нормировщицей, как обычно, – удивился и даже очень, что царство моей молодости смогло настолько приблизиться, – что, точнее, чтобы:
– Быть здесь.
Хотя, как сказал Хемингуэй, – это царство:
– Всегда со мной.
Сила противостояния этому царству местной Прохиндиады такова, что допускает возможность присутствия Хемингуэя, – но только, как:
– Пленника.
В Апокалипсисе Мела Гибсона было хуже:
– Сразу отрубали голову на Пирамиде Жертвоприношений, – но теперь понятно:
– Только для того, чтобы люди меньше мучились.
Хемингуэй, следовательно, только вводит людей в заблужденье ложной надеждой на счастье, как не только право имеющих на него, но и могущих его осуществить, как Пушкин.
– Это всё? – спросил, оглядывая тех, кто мне его передал.
Но ответили скромно, боясь взять на себя даже часть ответственности:
– Его передала Нормировщица.
И вопрос, заданный – однако – Чон-Ки-Ным:
– Почему я не уехал в Германию, – как, например, друг ситный Лайзы Миннелли.
Пусть даже с той же мыслью, что и она.
– Отвалить оттуда в Америку, благословенную для тех, кто запас для этого переезда деньги, – как обычно, – в:
– Валюте.
Осталось только узнать:
– Есть ли она у нас, на самом деле?
Утром мог вспомнить только одна, поняв, наконец. Что спал сегодня всё-таки один, – так как:
– Неужели не только с ней – удачей – но и победой хоть второй раз в жизни:
– Рассчитался до такой степени, что и они – не растерялись:
– Отвалили, – куда – уверен, искать не только не буду, но и не хочу.
Пришлось принять на веру, хотя, может, и не самое печальное:
– Вернулся я на Родину
Шумят березки стройные,
Здесь много лет без отпуска
– Что делал – теперь уже не пойму, – но:
– Вспомнить, надеюсь, удастся.
Что делал, собственно, герой моей молодости Эрнест Хемингуэй, когда уже – увы:
– Вернулся на Родину?
Ответ здесь всегда один и тот же:
– Щипал траву. – В переводе даже не древне-руз-ский:
– Ходил по кабакам и барам.
Но вот, что важно:
– Только, как в Островах в Океане, – где:
– Где проводил всё своё остальное время, – громя, нет, конечно, нет, не недобитых и не недорезанных буржуев, – ибо все ими были и так уже, – а:
– Немцев настолько славившихся своей воинственностью, – что и:
– Воевали только для того, чтобы воевать, хоть с лучшим другом даже Эс-Тэ, – тоже мечтающем быть, как – далеко не во сне:
– Завоевателем, – а – вопрос:
– На хрена это надо, – непонятно же ж не только никому, но и ему в том числе, – ибо:
– Больше народу – кислороду уже на всех не хватит, – или – по крайней мере:
– Может не хватить уже в недалеком будущем.
Решил доказать, что я все-таки граф, но советскую власть здесь, – как:
– Рабовладельческий строй, предсказанный Пушкиным в Истории Села Горюхино, – не организовывал, – хотя и не исключено, что:
– Предсказал, – но:
– Когда это было-о!
– Давно, наверное, дорогой? – услышала одна мой ответ, как вопрос, обращенный – значит – не только к самому себе.
– Разрешите? – спросила.
– Садитесь, – почти что промямлил, ибо чего-то, но, кажется, испугался.
Присмотрелся, передвигая к ней стакан коктейля, но и ее рука автоматически сделала то же самое, – поэтому:
– Повторите, пожалуйста, еще раз, так как этот стакан перевернулся.
– Вы, напрасно решили, что он был отравлен! – усомнился бармен, – впрочем, – не повышая голоса.
И добавил в тон нашему предыдущему разговору:
– Не думайте только, что я бывший царь, и буду конкурировать с вами за это звание в новом времени.
– Время всегда одно, – наконец вымолвил я, не особо соображая, что это надо было сделать.
Оглянулся назад, время было еще мало, так как народ только еще собирался на свою обычную пир.
– Ушку? – спросила она из-за колонны, и:
– Неужели только половиной слова?! – знаки и вопроса, и восклицания в данном случае имеют смысл не только последующего похмелья, но и режут содержание, которое только:
– Потом! – клеится в другое – еще неизвестное нам – содержание.
Советская власть рассматривает – если иметь в виду инопланетян – как проверка нас на вшивость:
– Ну, вы хоть понимаете чуть-чуть, что это именно так, – или уже бесполезно, и вы здесь уже все поголовно.
– А?
– Имеется в виду, окуклились?
– Нет, мил херц, я еще соображаю.
– Люди так и продолжают думать, что это произошло только в прошлом 17-м году?
– Дак, естественно.
– Но вы-то лично поняли?
– Что намного позже? – да, думаю, что именно так.
– Вы не оговорились, что наоборот?
– Еще раньше? Может быть, но когда-тогда – извините – до сих пор никакой новой информацией не располагаю.
– Почему нам всегда предлагается одно и то же, – а именно:
– Игра в рабство? – других развлечений, как и не бывает в принципе.
Трахнул одну ненаглядную на куче белья – пришла одна без прикрытия подруги, – но уже с чемоданом для – не совсем ясно – дальнейшего вместе, – или: