– Ничего себе! – за спиной послышался высокий голосок, говоривший по-английски.
Корвин, вздрогнув, оторвался от своих дел. В дверях их с Олегом комнаты стоял мальчик лет двенадцати. Короткие темные волосы отблескивали при свете ламп, худощавое, как и у большинства подвижных пацанов его возраста, тело было облачено в широкую майку со знаменитой фотографией Эйнштейна и длинные, до колен шорты – приблизительно в то же самое планировал переодеться сам Корвин. Мальчик не сводил глаз с ножа, который лежал на пружинящей поверхности матраса.
– Что там случилось? – крикнул Верчеенко сквозь заглушающий его шум включенной воды.
Мальчик поглядел на дверь в ванную, потом на Корвина.
– Так вы русские? – сказал он на этот раз по-русски с легким заграничным акцентом.
– Да, – послышался голос Верчеенко. Он успел влезть в махровый халат и вывалиться из ванной. – Я – Олег Верчеенко, а это Александр Корвин, мой коллега и помощник. А вы, молодой человек?
– Меня зовут Питер Хартли, – произнес мальчик, гордо выпятив грудь вперед.
– Откуда же Питер Хартли научился так прекрасно говорить на иноземном языке? Да, еще и таком сложном. Может он тоже ученый?
– Нет, – засмеявшись, мальчик махнул рукой. – Мой папа – он ученый.
– А откуда же такие знания русского языка? – поинтересовался Верчеенко.
– Моя мама была русской. А папа – британец.
– Мощная смесь, – усмехнулся Олег.
– Была? – наконец-то подал голос Корвин.
– Она умерла два года назад, – спокойно ответил Питер.
Лицо Корвина почернело.
– Ладно, – продолжил мальчик. – Я пойду. Кстати, классный нож…
И с этими словами он скрылся из виду.
– А ты отлично умеешь ладить с детьми, – Верчеенко сбросил халат и начал надевать чистую одежду.
– Да пошел ты, – буркнул Корвин.
13.
Через полчаса Акайо пришел, чтобы провести ознакомительную экскурсию по станции и параллельно разъяснить правила безопасности, режимный распорядок работы и все, что было с этим связано. В общем, провести нечто вроде начального брифинга. Верчеенко и Корвин воодушевленно слушали низкий быстрый говор японца, его английский был хорош – чувствовалось, что Акайо приложил немало усилий и, скорее всего, средств, чтобы звучать практически без акцента.
Станция оказалась намного обширнее, чем они считали. Внешне она выглядела, как груда металла, заключенная в бетонные оковы. Окруженное аккуратными парковыми аллеями и вертолётными площадками, цельными каменными скамейками и статуями знаменитых ученых, продвигавших вперед науку вот уже многие сотни лет, многоэтажное здание, подсвеченное изнутри в лучших традициях смешения стимпанка8 и киберпанка9, посреди смешанных сибирских лесов выглядело футуристично. Оно состояло из множества сросшихся комплексов разной величины, где перед входом красовалась величественная статуя атома, которую держали в сложенных ладонях мужчина и женщина – творцы прогресса – Адам и Ева науки. Их руки тянулись к небу, а атом, словно путеводная звезда, освещал им путь. В основном, крыши комплексов представляли собой плоские площадки, усеянные различными антеннами, тарелками, блоками коммутации и прочей аппаратурой. Будь вместо плоских крыш остроконечные шпили, станцию можно было бы принять за западноевропейскую церковь в готическом исполнении с налетом фантастической новизны – своеобразная Мекка будущего, куда могли бы стекаться паломники со всего мира, провозглашая новую современную религию. Религию науки. Над всем этим великолепием возвышалась огромная тарелка с внушительным шпилем, она была стилизована под крышу самого высокого комплекса. Казалось, такое оборудование может ловить сигналы по всей земле, но это было далеко не все – станция поражала своими размерами, но все же и половины не было заметно на первый взгляд. Во многом за счет схожести с айсбергом. Семьдесят процентов лабораторий и полигонов станции пускали свои корни под землю, вполне осязаемая «корпорация «Амбрелла»10.
Верчеенко и Корвин уже к своим годам заработали репутацию (иначе их бы здесь просто не было) и капитал. Но глядя на технологии Титлина, они поражались все больше и больше, как и большинство ученых и изобретателей они были уверены, что идут впереди планеты всей. Станция Титлин наглядно демонстрировала их ошибку – они толкали вперед лишь малую долю инженерной мысли. Прогресс давно с ними поравнялся, а местами даже убежал за горизонт. Это было прекрасно и волнующе. В общем, Корвин, который всегда находился в тени Верчеенко, понял, что тот сам находится в еще большей тени, и не мог точно понять радует его это или печалит, поэтому просто наслаждался тем, что ему будет позволено прикоснуться к будущему. А Верчеенко потонул в зависти и желании прикоснуться к разработкам Титлина.
Акайо же в свою очередь старался донести до каждого свою роль в текущем проекте. И, если Верчеенко откладывалась роль правой руки ответственного за проект, то Корвину оставалось довольствоваться стезей простого инженера, повязшего в черновой неблагодарной работе. К слову, ни тот, ни другой не протестовали.
14.
– Уэлен Хартли, – высокий широкоплечий мужчина в квадратных очках без оправы протянул Корвину руку.
– Александр Корвин, – ответил тот и пожал руку британца. Пожатие, как и следовало ожидать, оказалось уверенным и крепким. – Я знаю вашего сына…
– А-а-а, – протянул тот, пройдясь рукой по редеющим темно-рыжим волосам. – Вездесущий Питер… Надеюсь, он не причинил вам неудобств?
– Нет, что вы. Какие могут быть неудобства!
– Я один из немногих на этой станции, кто приехал с семьей, – продолжил Уэлен – видно было, что тема для него неудобная, но он предпочитал прямолинейно объясниться.
– Не на кого оставить?
Хартли широко по-доброму улыбнулся. Он был старше Корвина лет на пятнадцать, но выглядел довольно подтянутым и не таким уж старым, а его улыбка обладала располагающим даром, превращая его в душевного громилу с умными глазами.
– Он вам уже рассказал?
Корвин виновато, как будто это он причина всех бедствий, кивнул. Его язык опять выдал неудобную информацию не в то время.
– Разговорчивый малый… Его мамы не стало, – пояснил Уэлен. – А его старшая сестра, несмотря на свой возраст, сама еще ребенок. Уверен, конечно, что она смогла бы позаботиться о нем – Айли ответственная, но не хотел ее обременять и отвлекать от учебы. Так что, я здесь с Питером один на один.
Корвин многозначительно кивнул, скорее от того, что не знал, что ответить или что дальше делать, а какой-то реакции от него ждали. Он никогда не умел общаться с людьми, особенно с малознакомыми. Он умел четко, не сворачивая, идти к своей цели, оживлять машины, делать такие вещи, которые другие считали нереальными или, по крайней мере, маловероятными. Но общение с себе подобными вызывало у него ступор, если не панику. Ему нужно было пристраститься к человеку, сработаться с ним, чтобы начать общаться открыто, не бояться сказать лишнего, не волноваться о чужих мыслях.
– Лабораторию ты увидишь завтра, – тем временем сказал Уэлен. – Я же могу общаться с тобой на «ты»?
– Конечно, – спохватился Корвин – он уже успел забыть, зачем его послали к этому британцу. – Можешь звать меня Алекс…
Акайо забрал Верчеенко с собой, а к Корвину приставил Хартли, таким образом, четко разграничив обязанности каждого. Проталкиванием науки вперед займется Олег, а он будет реализатором – верным помощником Игорем11, прихрамывая говорить «Да, хозяин» и нажимать рубильник по команде. Как итог: прогулка по внутреннему ботаническому садику станции с Уэленом Хартли – инженером-конструктором с неслабым послужным списком, который также, как и он, вынужден играть на вторых ролях.