– Так вы встречаетесь?
– Нет. Нет, ты чего, – выдохнула Тори. – Ты о чем вообще?
– Тогда почему вы вдвоем?
– Долгая история. Я увидела его на волнорезе, у самой воды. Не знаю, но я не смогла его оставить. Мне показалось, если я просто уйду, он вернется и спрыгнет.
– Ого, – сказала Твайла.
– Прости, – сказала Тори, – наверное, не надо было его приводить?
– Перестань, – сказала Твайла. – Все нормально, я просто в первый момент растерялась. Не ожидала.
– Ничего, если он здесь побудет?
– Само собой, – сказала Твайла. – Его дома-то не потеряют?
– Не знаю. Он ничего не сказал, пока мы шли. Ну, в смысле, никак не показал, что ему куда-то нужно. Может, он один живет?
– Может, его вообще выгнали из дома?
– Надеюсь, нет, – Тори посмотрела в сторону ванной. – Но спросить, наверное, надо. Я никогда не была раньше в такой ситуации.
– Ч тоже, – сказала Твайла. – Страшно жить, когда такие ситуации в порядке вещей.
– Ему, наверное, домой надо позвонить? – сказала Тори. – Стоп, а как он вообще позвонит-то? Если он не слышит.
– Хороший вопрос, – сказала Твайла. – может, эсемеску отправить? А, или видеочат. Можно же видеовызов, наверное, сделать?
Юдзуру зашел в кухню и остался стоять у самого входа. Твайла улыбнулась ему и указала на стул в уголке, между столом и холодильником, самое уютное местечко на кухне. Над столом висели полки с книгами, на столе клубились паром чашки с чаем и тарелки с запеканкой. Юдзуру посмотрел на стул и не сел.
Тори коснулась его плеча и показала, что пишет невидимой ручкой по невидимой бумаге.
– Мне нужно кое-что написать тебе, – сказала она на всякий случай.
Юдзуру протянул ей блокнот и ручку.
«Если тебе нужно позвонить домой, можешь взять мой телефон».
«пасиба нинада», вывел Юдзуру кривые дрожащие буквы.
Общими усилиями они усадили-таки его за стол. Заставили съесть кусок запеканки и выпить чашку чая. Тори успокоилась, только когда синева сошла с его губ, а на щеках появилось подобие румянца.
Юдзуру остался до утра. Точнее, они заставили его остаться. После того, как узнали его историю.
***
Он так и не понял, как оказался в той квартире. Не знал, почему не вырвался из рук, почему не убежал. Хотя куда ему было бежать?
Она сжимала его руку, будто боялась, что он убежит. Ему было тяжело идти, у него ныла спина, и боль отдавала в поясницу при каждом шаге. Она тащила его за собой, и он подчинился, позволил ей вести его. Куда? Он не знал. Куда угодно, хоть на край света. Лишь бы не идти в ту квартиру, где его снова побьют, едва он переступит порог.
Позже он будет вспоминать тот вечер и удивляться самому себе. Почему он не ушел сразу? Почему позволил отогреть себя, напоить чаем, накормить? Кем он был им? Никем. Встречным-поперечным, человеком, которого они видели пару раз, и даже не знали по имени. Он не заслужил такой доброты.
Еще большей неожиданностью стала переписка. Они задавали ему вопросы – сначала осторожно, потом смелее, и он отвечал – отвечал на те вопросы, на которые боялся отвечать даже себе самому.
Он так и заснул между ними. Знакомое до боли, давно забытое чувство, когда спишь бок о бок с другими, и тебе тепло. Не столько даже от тел других людей, сколько от ощущения, что ты в безопасности. Что ты не один.
В тот вечер Тори и Твайла оказались единственными, кто знал тайну призрака из кофейни. Три года спустя, когда Тори позвонят домой, в ее родной город, и незнакомые люди бесцветными голосами скажут, что произошло, она будет спрашивать себя: если бы она сделала что-то раньше, в эту первую ночь, в любой другой день – можно ли было избежать трагедии? Она не сразу поймет, как связаны все те люди, чьи имена ей назовут по телефону. Она купит билет на самолет на ближайший доступный рейс.
В полиции напишут: несчастный случай. Но несчастный случай не подразумевает виновных. А Тори будет знать, что это трагедия, потому что пусть виноватых и не назовут, все будут знать, кто они.
Никто не виноват, скажут одни. Несчастный случай, скажут другие. Но они будут знать, что виноваты они сами. Потому что в их силах было предотвратить трагедию. И они ее не предотвратили.
3
***
Лумиукко – это и название города, и области. Сам по себе Лумиукко – это город на острове. Но к нему относятся еще близлежащие городки и поселки. Например, тот же Маатальви. Если человек скажет, что он из Лумиукко, он может иметь ввиду как сам город Лумиукко, так и область Лумиукко в целом. То есть, когда Тахти жил на ферме в Маатальви, он мог все равно сказать, что он из Лумиукко, а мог уточнить, что он из Маатальви. Немного путаная система, но в Лумиукко было именно так. Со временем привыкаешь, на самом деле.
Тахти переезжал из Лумиукко в Лумиукко. То есть их Маатальви в пригороде Лумиукко в сам город Лумиукко. Он ехал заселяться в общежитие и начинать учебу. Переезд получился простым. Полупустой рюкзак, билет на автобус. Сигги похлопал Тахти по плечу, чуть не сбив с ног.
– Теперь все в твоих руках, – сказал он. – Но ты всегда можешь сюда приезжать, не забывай этого.
– Спасибо, Сигги. Спасибо за все, что вы для меня сделали.
За год он так и не научился называть Сигги на «ты», хотя он просил миллион раз. Сигги не стал его поправлять.
– Точно не хочешь, чтобы я тебя подвез?
– Спасибо, но я справлюсь. Правда.
Тахти хотел проехаться на автобусе в одиночестве. Наверное, круто подъехать к общаге на машине, обняться с кем-то из взрослых, кто приехал тебя проводить. Ему бы помогли донести сумки, расположиться в комнате. Но он хотел проскользнуть внутрь один. Войти в высокие просевшие двери старого здания. Когда-то там была библиотека, теперь – общежитие. Когда-то он жил дома, теперь – он кочевник.
Сигги пожал ему руку, смотрел, как Тахти садится в автобус. Пустой салон, пыльные стекла, запах бензина. Тахти помахал ему через эти стекла, наблюдал, как удаляется его силуэт, как исчезает за сопкой ферма. Дом, Сигги, овечки, поле, камень в море.
Тахти повернулся по ходу движения и стал смотреть в лобовое стекло. Его жизнь – она не в зеркале заднего вида. Она – впереди.
Но посидеть и спокойно посмотреть в окно ему не дали. Сначала позвонил Аату с вопросом, устроился ли он уже в общаге и как ему там все нравится. Оказалось, что Тахти еще только едет, и он взял с Тахти обещание позвонить ему и все рассказать, когда все утрясется. Тахти пообещал.
Потом позвонил Вилле. Отругал за то, что Тахти опять ходил без шапки. Где Вилле его видел, Тахти не понял, а он не признался, зато еще раз напомнил, что отит – это не шутки и что ему нельзя простужаться. Тахти пообещал ему, что он больше его без шапки не увидит. В смысле, он будет гулять там, где не гуляет Вилле. Чтобы Вилле не видел, как он гуляет без шапки. Потому что даже в шхерах бывали теплые дни, когда можно расстегнуть парку и снять дурацкую шапку. Вилле потребовал, чтобы Тахти пообещал. Тахти пообещал.
Позвонила Тори, предложила встретиться вечером. Тахти предложил кино, но она сказала, что хотела бы просто пройтись, потому что вечером обещают штиль, небо ясное, и наверняка будет видно полярное сияние. Она никогда не говорила Северное сияние. Полярное. Как написано в энциклопедиях. А Тори – это ходячая энциклопедия. Тахти сказал ей, что погулять пойдет с удовольствием, но он только едет в общагу и не знает, когда точно сможет выйти, потому что заселение – это всегда дольше и муторней, чем кажется. Пообещай мне позвонить, когда освободишься, сказала она. Он пообещал.
Нана тоже успела позвонить. Ей он тоже пообещал перезвонить позднее. Потому что когда она позвонила, они приехали. Тахти так и не проехался наедине с собой, хотя ехал в салоне один. Всю дорогу со ним были люди. Они говорили и говорили, а потом он приехал. Он подхватил рюкзак и вышел на улицу. Три дома вверх по улице – и вот оно, старое здание из потемневшего камня. Когда-то – городская библиотека, теперь – общежитие института кинематографии. Тахти толкнул двери – для этого понадобилось навалиться всем телом – и вошел внутрь.