– Давно ждешь? – спросила она так буднично, словно ничего не произошло.
А ничего, собственно, и не произошло. Он видел призрака, но ничего не произошло. Он просто сходил с ума. От одиночества и собственного бессилия.
Ахаха. Палец – дулом – к виску.
Ба-бах!..
– Только пришел, – сказал Тахти.
– Прости, я ходила на почту. Я разве не повесила записку? Наверное, забыла.
– Ничего страшного.
Тахти заполз на барный стул. Сидеть одному в дальнем углу не хотелось. Лучше уж побыть рядом с живым человеком. Хенна нальет кофе. Предложит печенье, но он откажется, потому что у него мало денег.
А потом приедет человек в черном.
///
Пространство внутри дома было похоже на закрученную спиралью ракушку. Независимо от того, поднимался он по винтовой лестнице или спускался, ощущение было такое, будто ввинчиваешься в глубь дома. Чем ближе к цокольному этажу, тем гуще становился запах моря. Занавески качались на просоленном сквозняке, и казалось, что уже касаешься ногами фукуса у самого дна. Внизу воздух всегда был острее и жестче, он был холоднее, как холоднее под толщей воды. Он пах тем, заоконным морем. Этот запах не имел ничего общего с запахом моря в спальне на Пятом. Лунное море давно приручили, насколько вообще возможно приручить море. Ракушки в спальне лежали в определенной последовательности. Ракушки, камешки и стеклышки. По порядку. По размеру. По цвету. По типу. Ему говорили, что внутри ракушек до сих пор живет море. Что можно услышать его, если приложить ракушку к уху. Ракушки помнят свой Дом, хранят в себе шум волн, хотя их давно вытащили из воды. Призрак моря, что раньше жило в них и вокруг них, призрак прошлого живет в них все время, не покидая ни на минуту.
А он? Он давно уже забыл свой дом. Он его никогда не имел. А с тех пор, как он поселился в доме-ракушке, беспокойство и его не покидало ни на минуту.
***
Сигги больше не напоминал про попытку побега. Не просил зайти к Нане. Не пытался запихнуть его в шерстяной свитер.
– Хочешь, в дом перебирайся, – сказал Сигги за ужином. – Я думал, тебе будет посвободнее в отдельном доме, но здесь потеплее. А ты все же южный пацан.
– Спасибо, но мне там хорошо, – сказал Тахти. – В том домике.
После ужина Сигги принес ему туда обогреватель, еще одно одеяло и двухлитровый термос.
– Может, еще что-нибудь нужно?
Тахти помолчал, осматривая комнату, будто только что здесь оказался.
– Занавески, – сказал он.
– Занавески?
Здесь никто не занавешивал окна. Тахти не волновало, что его кто-то может увидеть в окно. Да и кто его увидит, овечки, что ли? Но спать с незанавешенными окнами он толком не мог.
– Да, я… ну, на ночь, – он посмотрел на Сигги. – Ничего, нет, забудьте. Все в порядке. Спасибо за обогреватель.
– Тахти, – Сигги повернулся к нему, огромный против света. Словно скала.
– Да? – сердце Тахти пропустило удар.
– Сколько раз просить, называй меня на «ты».
– А, это, – Тахти улыбнулся нервной улыбкой. – Не могу никак привыкнуть. Извините.
Сигги вышел, Тахти схватил фотоаппарат и вышел тоже, но пошел не в дом, а на набережную. Море, горы, вереск, мостки лодочной станции. Сколько раз он уже наводил на них видоискатель? Но больше здесь ничего не было. Эталон стабильности. Куда ни глянь – все одно и то же. Как дзен-паззл.
Когда он вернулся в домик, на окнах висели занавески. Ситцевые. Красные цветочки на желтом фоне. Тахти рассмеялся, навел на них видоискатель и сделал кадр. Вот и говори потом, что ничего не меняется.
***
Дома у Тахти всегда были книги. Много книг. Книжные шкафы были настолько глубокими, что книги стояли в них в два ряда. Казалось бы, книги нужны только для того, чтобы их читали. Нет ничего грустнее, чем шкафы, до потолка забитые непрочитанными книгами.
Как раз такие грустные шкафы и стояли дома у Тахти. Книги не читали. Они стояли там, на полках, молчаливые и пыльные, стояли и ждали, чтобы их прочли.
В детстве Тахти относился к ним как к дорогой посуде, которая стояла в витрине на кухне. Ее доставали только по самым большим праздникам, пользовались очень аккуратно, и потом ставили на место. Ему в такие дни было страшно сидеть за столом, на котором как по линеечке стояли все эти расписные тарелки и стаканы. Они за стеклом-то выглядели устрашающе. Хрупкими, сверхценными, неприкасаемыми. Тахти боялся этого шкафа. Все было стеклянным, стоило безумных денег и было несовместимо с жизнью.
Книги тоже стояли за стеклом. Шкафы с книгами были другими, деревянными, но в дверцы тоже были вправлены стекла, отчего и рядом с ними тоже делалось не по себе. Не бегай здесь. Не трогай. Аккуратно, не разбей. Эти предостережения въелись ему в подкорку, вместе со страхом к чему-то прикоснуться.
Во времена средней школы он стал покупать свои книги, на карманные деньги. В своем собственном шкафу он выделил две длинные полки под книги. Со временем они перестали туда помещаться даже в два ряда. Выползли на крышку шкафа. Выползли на полку для обуви. Конечно, это были детские книжки, но его собственные, из личной коллекции, книги, которые он мог трогать, листать, оставлять закладки и переставлять с полки на полку. Ему не запрещали брать книги родителей, но он не воспринимал их как что-то доступное. Смотрел на них через стекло, слушал отзывы, но не брал читать. Как-то он купил пару томов из тех, что дома уже были. Когда отец увидел, удивился.
– У нас же они есть.
– Да? Ну и хорошо, пусть две будет.
Потом, когда он кидал вещи в рюкзак, не сильно соображая, что вообще нужно взять, он кинул пару томов. Эти книги так и катались с ним из дома в дом, из одного чужого угла в другой. В рюкзаке, в коробках, в тумбочке. Потом у Сигги потекла крыша, и они намокли, страницы с тех пор так и остались волнообразными. А потом Тахти принес их в кафе. Здесь они и стояли, с краю на верхней полке. Собирали пыль.
Парень в сером свитере тянулся к одной из них. Он никогда ни с кем не разговаривал. Никто не обращал на него внимания. Как будто он не человек, а привидение. Как будто Тахти единственный мог его видеть.
Тахти подошел ближе. Он ступал с мыска на пятку, крался, как преступник, хотя сам не знал, почему. Наверное, боялся спугнуть. Его или себя.
Вблизи он казался вполне настоящим, живым. От него пахло солью и фукусом, как из морской ракушки. Он держал в руке все ту же книгу, в потрепанной зеленой обложке. Обложка была настолько затертая, и он держал ее так крепко, что Тахти опять не удалось прочитать название.
– Помочь тебе достать книгу?
Парень смотрел куда-то на верхние полки. Он был ниже Тахти где-то на полголовы. Темно-серый свитер на нем свалялся и покрылся катушками. Джинсы когда-то, наверное, были голубыми, но вылиняли и стали серыми. Фартук был ему так велик, что завязками он обмотался трижды.
– Помочь тебе достать книгу? – спросил Тахти еще раз.
Тишина. Парень просто стоял и смотрел на стеллаж. Неужели и правда призрак?
– Эй, – Тахти потянул его за рукав. – Я с тобой разговариваю!
Парень вздрогнул как от удара током. Книга упала на пол с коротким, глухим хлопком. Он резко повернулся и сделает шаг назад. В его зеленых глазах рассыпались желтые крапинки, лицо покрывали веснушки, а свитер на ощупь оказался жесткий и колкий. Он смотрел на Тахти раскосыми глазами, в которых смешались обостренное внимание, страх, непонимание – словно Тахти застал его врасплох. Тахти постарался улыбнуться.
– Я могу достать тебе книгу.
Парень указал на себя пальцем, и его брови вспорхнули вверх.
– Прости, – Тахти начала бить дрожь. – Я опять тебя напугал?
Парень теребил руками манжету свитера и беззвучно шевелил губами – будто перебирал слова, но никак не мог подобрать нужное. Тахти поднял с пола книгу, ту самую, зеленую. Протянул ему. И только теперь увидел название.
Парень провел ребром ладони по воздуху, будто разрезал невидимый кусок масла. И улыбнулся – щербатой, клыкастой улыбкой. Он взял из рук Тахти книгу. На обложке облетевшие, когда-то золотые буквы все еще поблескивали.