Извините, я не мог найти аудиторию, – сказал Кошкин, – разрешите сесть.
Да, конечно, – только и ответила Мария Антоновна. – Как ваша фамилия?
Кошкин. Дмитрий Кошкин.
Та-ак… – она пробежала глазами по журналу. – Нашла! Боже, мой! Сколько же у вас пропусков?
Да, вы особо не старайтесь его запомнить, Мария Антоновна, – крикнул сидевший за третьей партой Конайкин.
Ну ладно, – вдохнула она, – Прогульщик, так прогульщик. Дима, проходите, присаживайтесь.
Кошкину стало не по себе из-за того, что он сразу произвёл такое плохое впечатление. Он увидел свободное место за первой партой, прямо перед преподавательским столом, а Мария Антоновна ждала, пока он не займёт место, чтобы продолжить вести прерванное занятие.
Как тебе училка, Кошкин? – прошипел сзади Дмитрия Конайкин.
Сойдёт училка, – шутливым тоном ответил он, лишь бы тот отвязался.
Первую половину пары Кошкин не отводил взгляда от Марии Антоновной. Всем своим видом он пытался продемонстрировать ей свою внимательность и заинтересованность в предмете, дабы сам не зная для чего разбить о себе первое впечатление. Несколько раз за пару он ловил на себе взгляд её голубых глаз, но лишь на мгновение. Мария быстро отводила глаза на страницы учебника или на другого студента из группы. Проблема заключалась в том, что Кошкин пропустил слишком много занятий, поэтому практически не понимал ничего из того, что говорила ему преподавательница. Пару раз она называла фамилию Дмитрия, чтобы тот перевёл то или иное предложение, но знаний Кошкина едва бы хватило, чтоб вспомнить перевод хотя бы нескольких слов.
И хоть новая преподавательница вела занятие легко и энергично, к экватору занятия силы стали покидать Кошкина. Он глянул на часы, оставалось ещё бесконечные тридцать минут до желанной свободы. Он поклялся себе больше не смотреть на часы и полностью включиться в занятие. Предательски подкралась сонливость. Глаза стали слипаться, будто последний раз он спал сотню веков назад. Он ущипнул себя за руку и, не выдержав, посмотрел на часы: до конца занятия оставалось двадцать минут. «Какого чёрта? Я чё, провалился в грёбаную чёрную дыру? С каких пор время идёт так медленно?» – мысленно ругался Кошкин. И какой ужас охватил Дмитрия, когда он вдруг понял, что на какое-то время – совсем ненадолго, возможно, на несколько секунд – он задремал. Он поднял голову и моргнул несколько раз, в глазах мутнело. Мария Антоновна, свесив ножки, сидела на учительском столе и с издёвкой смотрела на него:
Не выдержали? – язвительно сказала она. – Одна пара английского языка в месяц для вас слишком много?
Студенты расхохотались и выстрелили очередью шуток в сторону Кошкина.
«Как же я себя ненавижу», – подумал он.
Наконец-то занятие подошло к концу. Мария Антоновна дала задание на дом и объявила, что все свободны.
До свидания, Мария Антоновна, – хором пропела группа.
А сам Дмитрий нарочно собирался как можно медленнее, чтобы попробовать как-то извиниться перед Марией.
Извините, что заснул, Мария Антоновна. Я и сам не понял, как это произошло, – Кошкин обратился к ней, когда она собирала свои тетради и учебники в сумку.
Это всё потому что вы дурак и двоечник, – улыбнулась она. В этот момент извиняющийся Кошкин показался ей очень милым.
Наверное, это так, – смущённо улыбнулся он.
Я вас прощаю, но чтоб больше такого не было.
Пару секунд они простояли в тишине.
Я в последнее время нечасто посещал занятия. Думаю, у меня должны были накопиться какие-нибудь долги, – Кошкин испытывал неизвестно откуда взявшееся волнение, отчего говорил тихо и запинаясь.
И? – она с любопытством посмотрела на него.
Вы можете мне их сказать?
Ну, сейчас не могу, я только первый день работаю, – она робко улыбнулась. – У нас в среду должно быть занятие, давайте после той пары я вам сообщу все ваши долги, – она снова улыбнулась. Кошкину понравилась её улыбка, что-то было в ней очаровательное. Она поправила рукой прядь волос, которая падала ей на лицо.
Договорились, – произнёс Кошкин, а потом робко добавил – Ну как вам первый день в нашей группе?
Ничего необычного. Дети, как дети, – посмеялась она. – Скоро к вам привыкну!
Конечно, привыкните, – он улыбнулся в ответ.
Наступило неловкое молчание. Было слышно, как секундная стрелка бежит по циферблату кабинетных часов. Мария продолжила собирать свои вещи в сумку. Кошкин стоял, как идиот, и беглым взглядом окинул свою преподавательницу во второй раз. Она посмотрела ему в глаза и неловко улыбнулась. И вот тут Кошкин точно почувствовал себя дураком. Он ещё больше засмущался от того, что не мог придумать, что сказать. На помощь Кошкину пришёл звонок мобильного телефона Марии.
Она взяла телефон и посмотрела на номер звонящего.
Ой, извините, – сказала она. – Мне уже нужно домой собираться, а то муж потеряет.
Ах, муж, – отчего-то растерянно произнёс Кошкин. – Ну, тогда до среды?
Да, конечно! В среду я вам сообщу все ваши грехи, – она улыбнулась ему ещё раз, после чего ответила на звонок телефона. Кошкин не слышал, о чём она разговаривала. К тому времени он уже вышел из аудитории и спускался по лестнице вниз, к выходу.
«Муж», – пронеслось у него в голове.
Глава 3
Меня бросили в это проклятое место, накачали каким-то дерьмом и оставили там на год. Будто я преступник какой-то, – Дёмин тряс над собой рукой, в которой между двух пальцев была зажата сигарета, докуренная до самого фильтра.
Это было на следующий день после знакомства Дмитрия Кошкина с Марией Антоновной. В этот день Кошкин, как и обещал сам себе, снова посетил все положенные занятия. После пар он мучился от безделья. Протирая уставшие глаза, он пялился в монитор ноутбука и раз в сорок минут выходил курить на балкон. К пяти часам вечера он поджёг последнюю сигарету и даже обрадовался поводу отправиться в магазин. Он вышел на улицу и побрёл вдоль дороги к продуктовому магазину, над которым яркими цветами светилась надпись «24/7». Было прохладно, однако чувствовалось, что это последнее дыхание зимы, на смену которой прорывалась долгожданная всеми весна. Он зашёл в магазин и открыл прилавок с сигаретами, недолго думая взял одну из самых дешёвых пачек. На кассе ему улыбнулась женщина, которая, скорее всего, в его возрасте сражала парней наповал, но в глаза всё же бросались её неровные зубы, дряблая кожа и потухший взгляд. Кошкин вышел на улицу, и лицо его вновь обжёг морозный воздух, который казался особенно холодным после тёплого магазина. Дмитрий незамедлительно вскрыл пачку сигарет и закурил прямо возле входа. Он с наслаждением почувствовал, как горький дым проникает в его лёгкие. Кошкин хотел было двигаться в сторону своего дома, но почувствовал, что сойдёт с ума, если ещё хотя бы пять минут проведёт в компании своей мрачной квартиры, поэтому он и набрал номер своего друга и отправился на родные улицы травиться алкоголем и тем, чем угостит Витя Дёмин.
Часы показывали восемь, Кошкин и не заметил, как к портовому городу подкралась зловещая и холодная тьма. Лампочка, висящая на тонком проводе из потолка, несколько раз мигала так, что друзья на мгновения оказывались в кромешной темноте. Дёмин докурил сигарету и одним движением выкинул её на тихую улицу спального района. Искра света промчалась вниз и, упав с восьмого этажа на холодный асфальт, осталась лежать там и тихонько затухать. Дёмин закрыл окно.
Оставил бы на пару минут, – сказал Кошкин. Вся комната была в дыму так, что некоторые предметы интерьера опять стали теряться из виду пьяного сознания Кошкина. – Дышать и так нечем, – но Дёмин как будто и не слышал его.
Эти таблетки, – говорил он. – Они что-то делают с твоим сознанием. Ты как будто перестаёшь принадлежать самому себе. Всё, что тебе остаётся это лежать, пускать слюни и ходить под себя. Когда я попал в это пристанище для психов, я не мог поверить, что дошёл до того, что люди считают меня сумасшедшим. Я смотрел вокруг и видел только ходячих мертвецов, которые вечно что-то бубнили себе поднос, изредка поднимая глаза, как будто искали что-то, но, не найдя, снова всматривались в пол на лужу слюней, которые стекали с их губ. Я не спал целыми сутками, понимаешь, Дима? Сутками! Днём спать было запрещено, а ночью, – он помолчал, как будто пытался что-то вспомнить. Потом посмотрел на Кошкина. В этом взгляде было что-то пугающее. – Ночью спать было невозможно из-за оглушающего крика, который доносился из каждой палаты. Психи кричали так, как будто самый страшный ночной кошмар неожиданно ожил и затаился где-то в углу палаты. Ты заперт, связан, скован по рукам и ногами. Ты обречён до первого луча солнца слышать эти крики, которые изредка прерываются на всхлипыванье и кашель. И вот тогда, именно в этот момент, ты впервые, по-настоящему чувствуешь себя сумасшедшим.