Реклама, политическая карьера, сотни книг, создание отелей, функционирующих только на идее совершённого убийства, всё это уничтожало сам смысл той охоты, её суть и её правильность, за этой ширмой скрывалась истина, которую знал Рафаэль и жители его деревни, и которую не могли передать ни газеты, стремящиеся раздуть каждую новость, ни политики, старающиеся поднять свои рейтинги и готовые подстроить историю на любой лад, удовлетворяющий желания электората. Для матерей волк – опасность, способная уничтожить детей, для молодежи – это этап, через который нужно пройти, для церкви – всесущее зло, с которым мы боремся каждый день, для мужчин – опасность, от которой нужно оградить семью и хозяйство. Они готовы назвать чёрное – белым, а белое – чёрным, лишь бы в своих корыстных целях удовлетворить желания тех, кто может им помочь.
На часах уже полночь, а Молли и Генрих ещё не вернулись. Помимо размышлений о словах доктора, о будущем его особняка и семьи, о том, стоит ли соглашаться на одно из тысяч разношёрстных предложений, пока ещё существует такая возможность или нет, добавились мысли об этих двоих. Он был ужасно зол на Генриха, как можно уйти с утра за продуктами и до сих пор где-то шастать?
Служанка помогла Рафаэлю спуститься и усадила на кресло в гостиной. Там он просидел ещё три часа до возвращения обоих. Те будто не замечали его, не прекращали перешёптываться и смеяться. Рафаэлю пришлось повысить голос, чтобы на него обратили внимание. Генрих стоял тихо, и молча выслушивал всю критику, недовольство друга, Молли же старалась отвечать, но Генрих её останавливал. По итогу она убежала в свою комнату, так и не дослушав брата.
– Зря ты так, – тихо, давая понять, что не претендует на верховенство в этом доме, произнёс Генрих. С разрешения своего друга, что так же служило подтверждением уважения к авторитету Рафаэля, он уселся на соседнее кресло и достал сигару.
– Это моя сестра!
Генрих не успел ответить, Рафаэль раздался кашлем. В комнату вошла прислуга, но дрожащая, покрытая волосом и длинными когтями рука остановила её. – Ух…о…ди.
– Я справлюсь, – успокоил прислугу Генрих и жестом руки попросил уйти.
Руки Рафаэля дрожали, в дрожь частично попало всё его тело. Ссора, хоть и не продолжительная, вытянула остаток сил. Кашель не прекращался, Генрих протянул другу платок, тот его взял и выкашлял огромный коричнево-красный сгусток.
– Брат, всё хорошо?
– Чем вы занимались всё это время? Где чёртовы продукты? Не мне тебе объяснять, что молодой девушке не к лицу возвращаться в такое время чёрт побери откуда!
– Ты что, не доверяешь мне? Неужели ты мог подумать что-то плохое о нас?
– Я уже не знаю о чём думать! Я, чёрт побери, болен, я не чувствую собственного тела, я не могу нормально питаться и ходить, я устал каждый день прогонять жадных к богатству журналюг, политиканов и финансистов, помимо этого я должен, в своём нынешнем состоянии, думать, как обеспечить семью, а мне на голову ложится теперь и эта ваша проблема.
– Кому ты снова отказал?
– Приходила пара мелких чинушей, писатель и журналист, все без умолку твердили, что раздуют мою историю и в стране не будет человека, не знавшего, кто я такой…
– И зачем отказал? Разве положение твоё сейчас не критично, разве не нужно думать, на что будет жить семья, когда ты… – Генрих замолчал.
– Когда я что?
– Ты уже взрослый мужчина и сам понимаешь.
– Я найду способ, как обеспечить семью, но не стану торговать своим именем, делом и подвигом, это не достойно мужчины и человека, это хуже, чем торговать своим телом, всё равно, что торговать душой.
– Все эти политики могли бы возвысить тебя, журналисты сделать известным, а писатели дать имя. Бизнесмены, которые постоянно прибывают и прибывают со своими идеями, обогатили бы твою семью. Посмотри на свой дом, он не создан для маленького человека, в нём столько комнат, что не успеваешь побывать в каждой из них и за неделю, сколько раз ты был выше третьего этажа? А территория? Она настолько велика, что тут можно поставить любой промысел, была бы возможность. Будь место здешнее интересным и на одной только аренде ты бы сколотил состояние, и вот судьба дала тебе шанс прославить этот чёртов лес, сюда бы стекались люди со всего мира, но ты отказываешься. Тогда судьба даёт тебе шанс стать большим человеком, от одного имени только бы все съезжались сюда, или же выбрали Рафаэля на большую должность, но ты снова отказываешься. Разве не думаешь ты, что судьба настолько щедра и будет продолжать, и продолжать одаривать тебя? Когда-нибудь это закончится, но когда – не знает никто. А ведь твоей семье надо на что-то жить, матушке – лекарства, сестру скоро замуж выдавать, и на всё это нужны существенные финансы, есть ли они сейчас у семьи? Нет. Будут ли они, если ты согласишься хотя бы на одно предложение? Да.
– Это моя семья, мой особняк, моя земля и моя история, и только я буду решать соглашаться продавать свою душу и честь или нет!
– Безусловно, ты патрон этого семейства, а я твой друг. Если считаешь меня братом своим, если дружба наша всё так же крепка, как и раньше, пообещай хотя бы подумать о будущем семьи, случись с тобой что, и прощай история, прощай богатства, прощай какая-нибудь хорошая жизнь. Подумай наконец-то о Молли, что будет с ней, когда… точнее, если ты не сможешь перебороть болезнь, чего, конечно же, не случится, и я верю, настанет такой день, когда мы вместе отправимся на охоту, но давай думать о дне сегодняшнем.
– Я подумаю, но буду выгонять всех и дальше, пока не приму решение. Им ведь не интересно донести до людей историю, кому надо, тот её знает, им нужно изувечить её, исказить так, чтобы поддержать своё имя и рейтинги, а ещё лучше поднять их, донести до народа свою пропаганду, а моя история будет шлюхой, подстраивающейся под идеологию каждого, получившего на неё права.
– К чему же такие сравнения друг, ты сейчас болен и часто нервничаешь. Согласен, что оправданы твои переживания по случаю столь позднего прихода Молли, но не руби с плеча. Знаешь, пока ты будешь думать, и чтобы не беспокоить тебя лишними заботами, которые вредят твоему духовному и физическому здоровью, я готов взять на себя функцию твоего секретаря и лично встречаться с каждым, кто приходит со своим предложением, выслушивать его и после, собрав пласт вариантов, предложить тебе один или несколько из них, которые максимально сохранят честность истории и будут добиваться скорее её правильного понимания населением, нежели искажения. Согласен?
– Возможно, так будет лучше. Но я не даю тебе никаких письменных соглашений и права давать людям остаточный ответ без моего ведома, даже намёка на такой ответ, спекулируя нашей дружбой.
– Конечно, мой брат, как ты вообще мог подумать, что я буду спекулировать самым святым? А кроме того, ты затронул такую вещь, как письменные обязательства, их мне естественно не нужно, но прошу подумать о Молли, в случае если ты, упаси от этого господь и надеюсь в ближайшее время такого не случится, но если ты уйдёшь в мир иной, то ей нужна будет крепкая финансовая база, а это будет возможным только если ты оставишь ей права на свою историю и управление ею, заверив всё письменно и нотариально, это обезопасит от лишних проблем в будущем и от появления авантюристов, желающих прикарманить себе твой подвиг. Более того, если история останется ничейной, то все политиканы и журналисты сочтут её общественной и ни Молли, ни твоя матушка, ни даже я не смогут приложить достаточно усилий, чтобы оказать им хоть какое-то сопротивление и спасти твой подвиг. Подумай об этом на досуге, а я пока подготовлю все бумаги, на случай, если ты согласишься, чтобы времени зря не терять.