Во-вторых,оказавшись военнопленным, я все непереставал этому радоваться:
хотявоеннаякрепостьотнюдьнерайскиекущи,она,однакоже,
предпочтительнее виселицы.В-третьих,совестно признаться,ноянаходил
известноеудовольствиевсамомрасположениинашей тюрьмы: этадревняя,
времен средневековья крепость стояла очень высоко, и, откуда ни глянь, взору
открывались поразительныекрасоты -- не толькоморе, горыи долина, нои
улицы столицы, днем черные от снующих по ним толп, вечером сверкающие огнями
фонарей. И, наконец,хотянельзясказать,чтобыябыл нечувствителен к
строгости крепостногоустава и к скудости рациона, мне вспоминалось, чтов
Испании, бывало, ел я так же плохо дав придачу должен был стоять в карауле
либо шагатьподвенадцатьльевсутки.Больше всегонеприятностей мне
доставляла, разумеется, одежда, которую мывынуждены были носить.В Англии
естьужасное обыкновение -- обряжатьв нелепуюформу и тем выставлятьна
посмешище не только каторжников, но и военнопленных и даже учеников школ для
бедных. Одежда, вкоторую нас обрядили, была, верно, остроумнейшей выдумкой
какого-то злогошутника: зеленовато-желтыеили горчичныекуртка,жилет и
штаны и белая в синюю полоску ситцевая сорочка. Эта грубая дешевка бросалась
в глаза иобрекала нас на насмешки -- бывалые солдаты, привыкшие коружию,
притом некоторые со следами благородных ран, мы походили на каких-то мрачных
фигляров из ярмарочного балагана.Скалу, на которой высилась наша тюрьма, в
старину (так мне потом говорили) называли "Раскрашенная гора". Что ж, теперь
наше платьевыкрасило ее всюв ядовито-желтый цвет,и вместес солдатами
английскогогарнизонавнеизменныхкрасных мундирах мыдавалинедурное
понятие о преисподней. Снова и снова глядел я на своих товарищей по плену, и
во мне поднимался гнев,ислезы душили меняпривидетого, как над нами
насмеялись. Вбольшинствесвоем, как яужеговорил, этобыли крестьяне,
которые, пожалуй, несколькопообтесались под твердой рукою сержанта, но все
равноосталисьнеуклюжими,грубымипарнями,преуспевшимиразвечтов
казарменном остроумии: правоже, вряд лигде-нибудьещенашаармия была
представленахуже,нежелиздесь,вЭдинбургскомзамке.Стоиломне
вообразить,как я выгляжу, ия заливалсякраской.Мне мнилось, будто моя
болееизящнаяосанкалишь подчеркивает оскорбительностьэтого шутовского
наряда.Иявспоминал тедни,когданосилгрубую,но почетную шинель
солдата, и еще более далекую пору -- детство, когда меня с любовью пестовали
людиблагородные,великодушныеидобрые...Номненедолжнодважды
обращаться к этим нежным и горьким воспоминаниям-- оних речьвпереди, а
сейчаснадобносказатьодругом.Коварнаянасмешливостьбританского
правительства нив чем невыражаласьтакясно, какв однойособенности
нашего содержания: нас брили всего лишь дважды на неделе.