Стоп твоих, моя земелюшка-матушка,
Самый щедрый и прощательный свет…
Наряжу себя в красивое платьюшко –
Передам Ему поклон и привет…
***
Устав печалиться и перемалывать все «за» и «про» –
Пустопорожнее, гнилое-талое своё «добро»,
Устав затравленно рыдать в полуночи о зле судьбы,
От чёрной падали, от навий-пагубы и ворожбы,
Устав доказывать, что стою малого хотя б на длань,
Устав навязывать свет-богом данное… (чертовка, дрянь),
Слагаю копии, снимаю пОкровы – нага душа
Хоть и негожая, хоть без помазанья – да хороша.
Срываю начисто, стираю набело её мятеж –
Мой всестрадательно-всеобвинительный смешной падеж…
***
Прощание с летом
Спасибо, лето, за твой прицел и залп в десяточку –
жару по экватору,
Твой полуденный самострел из-рекошетил меня, нажав на курок
Садовою лапою.
Спасибо за запахи душных трав, за въевшуюся по локоть
Чернозема смоль,
За радость не знамых дотоль забав: взойдет-не взойдет патиссон, –
Твой смешной карамболь.
Спасибо за цинний, жасмина цвет, за сливы, что гроздьями ветви гнут,
За пенку с варенья и банок строй (не спутать бы, с косточкой – там иль тут).
Так хлопот твоих – сверхмирских, земных, мне там не хватало – в моем аду,
А нынче махнет трясогузка – вжик! – на грядке хвостом в сверхземном саду –
И – вот я погрязла в твоих лучах, по пояс в траве, по колено – дерн,
Сожги в невесомый и тщетный прах. К подножью – звезду, в изголовье – терн…
Спасибо, мой летний пахучий сад, что ты не оставил меня –
одну,
За крик петухов в полуденный лад, и за
последующую
тишину…
***
Мистический Питер
Блуждаю в ночи по твоим галереям –
Мансарды в лилеях, лакеи в ливреях,
Как будто Лажечников кистью прошлепал –
В витках стеариновых шелест и шепот,
И голые ветки в гранитных аллеях
Решеткой чернеют и небом бледнеют…
И строй валунов у сусальных фонтанов,
И вьюга ветров в такт цепям и арканам,
И львиные пасти, и крылья горгульи
Провалом колодезным сон мой замкнули.
Балтийские фьорды, прозрачные ночи
Влекут, засосав, жарят, жгут и морочат…
***
Из цикла «Марине Цветаевой»
2
Я бы тебя выпестовала – не выгнала,
Я бы тебе волю дала – гни, что хошь!
Ты для меня – скользкая, мокрой выдрою,
Я для тебя – твердая, кремень-нож.
Быт с бытием в память твою – вынесу,
Горы посуд вымету вон – стерхами.
Горы забот мимо пошлю – в адовы
Топи болот, вычищу дно – вЕрхами.
Лишь бы была, лишь бы плела – кружевом
Нити стихов, горы поэм – в плен томов.
(вариант: нити стихов – лишь бы не тлел тлен томов)
Я для тебя вмиг разорву дюжину
Рабских оков, только найди дом домов…
Лишь бы горел страсти твоей полымем
Дух неземной, жаждой любви – ветрами!
Дай мне ладонь, я разгоню морок дней
Вот Его лик! Впредь не дружи с петлями!
Плоть, замолчи, впредь – не зови. Издали
Любит. Любить рядом – смешно. Все – не те.
Неслух, кричи! Будет любой – лишний
Татью в ночи ищет Его. Кришну.
3
Ты меня научила, что я – душа
И осталось одно – малость
Тело сбросить… Я, чуть дыша,
Мимо окон твоих – кралась.
Ты меня приручила, свернув клубком
У твоих нежных стоп – помнишь?
И любить научила, ну а потом
Что же? Что?! Здесь – тюрьма, сон лишь
Выход – в явь, выход – в новь,
Во Психеиных рубищах
Ты воспела свою любовь
И пропала – кого любящей?!
Вместе строили мы полки
Проигрышно-эдиповы,
Сколько плах снесли от их руки –
Дранной пенькОй липовой
И Царь-дЕвицами в облака
Нет, не к тому плавали!
Нежной Манон порвались шелка,
Только душа – павою
В окна сквозит, в ставни бьет,
Стеклами режется!
Только Ему – наш полет
В час, когда веки смЕжатся…
4
Я заберу тебя с собой.
Сопротивление бесполезно.
Дух заплутавший, милый мой,
В пЕтлю не ту залезла.
Вместе с тобой будем гореть,
Петь и любить – пылко,
Ну а пока, дух мой, ответь,
Чья тяжелей ссылка…
***
Горит на горизонте рубиновый закат,
Алеют наши флаги над топотом копыт,
Мы мчим, пронзая ветры – и нет пути назад,
О нас напишут саги – «их подвиг не забыт».
Искрятся жала копий в рубиновом закате,
Стучат щиты о ножны, и труб набат ревет …
Мы мчим навстречу смерти, что ждет нас в Эрингарде,
И шестикрылый купол драконов – наш оплот…
Когда, посыпав пеплом чело, моя отрада
Зажжет костер прощальный под грудой наших тел,
Взойдет зоря победы на склоны Эрингарда.
Рубины нашей славы блеснут на пальцах стрел…
***
И я тонкая, нервная и пронзительная,
как Раппорт в фильме про молодого Штирлица.
И на мне – креп-жоржетт в несколько монохромных слоев,
небесно-бликующий, как на платьях жены Врубеля…
И у меня великолепный постмодернистский салон с изысканными произведениями искусства,
В котором не переводятся заказчики и покупатели,
И я вожу экскурсантов по его галереям, томно отбрасывая прядь со лба,
И все вокруг настолько красиво и прозрачно,
Умиротворенно и мерцающе,
Меня окружают настолько изящные вещи,
что страшно к ним прикоснуться, дабы не спугнуть очарование.
Высшая красота, высший вкус, высокие отношения…
И в моем будуаре – комод с круглым зеркалом,
В котором матово отражаются ряды флаконов с духами чешского стекла…
Дзынь-дзынь-дзынь звенят хрустальные люстры и поющие ветра…
На веранде, усыпанной отблесками инкрустации из изумрудов,
Полуденный зной развевает дымки благовоний
И согревает плещущееся у подножья платанов томное море…
Все настолько чудесно, что только протяни руку –
И в ладони окажется звук Волшебной флейты,
Зовущий к полуночным тайнам…
И все это здесь и сейчас, и нет никаких нужд и забот,
Всё происходит само по себе по самым верным в мире законам…
Нет никаких рычащих жирдяев и подсчетов рублей,
чтоб дотянуть до зарплаты,
висящих на горбу долгов и невозможности месяцами увидеть дочь,
монотонных будней с вылизыванием углов
и опостылевшей готовкой из ничего…
Есть только моя галерея, креп-жоржетт и великолепие тонкой,
изысканной красоты…
***
Жизнь –
одна из таких акций,
где поэт ищет аллитераций и прочих ассоциаций,
аллюзий
и взрывом, плюющим в сознание фракций,
заполучить у толпы мятый ком ассигнаций.
И словно
факир в приближении чуда
Берешь ассонансы и вмиг превращаешь их в горы посуды.
Пол
в этой жизни ни эм и ни жо – только чистая тряпка,
а утро – в кастрюлях звенящих и в запахах сладких.
Тон
в этой жизни – не моря прилив и не чайки,