Я встал с кровати и открыл окно – мне показалось, что в комнате слишком душно. После этого я выбрался в коридор и осторожно прошмыгнул на кухню, бросил ложку кофе прямо в холодную воду и тенью вернулся в комнату. Раз уж мне не спалось, то я решил еще немного покопаться в прошлом Ванденберга. Моя паника немного поутихла, а ее место заняла навязчивая мысль: если я буду знать о Ванденберге все, то мне станет легче. Это было глупо, но тогда, посреди ночи, это казалось мне почти спасением.
Кофе не растворился, противные горькие гранулы плавали прямо на поверхности, но я почему-то все равно это пил. Убавив яркость телефона, я открыл список всех жертв Ванденберга. В глаза мне бросилось имя одной девушки. Я уже слышал ее имя в новостях. Этта Дитер. Последняя из убитых девушек. Я перешел по ссылке, подождал, когда загрузится изображение. На весь экран открылось фото красивой девушки. Она сидела на веревочных качелях и широко улыбалась. Ветер разметал в стороны ее короткие черные волосы; лямка джинсового комбинезона съехала с худенького плеча. На вид Этте было лет шестнадцать. Она была не накрашена, ее щеки заливал естественный румянец – то ли от быстрого бега, то ли от зноя. Мне показалось, что на фото был август, может, начало сентября, когда листва какое-то время остается зеленой.
«Этта Дитер во время поездки в Рим, 2005».
Я пролистал ниже, добрался до текста, сделал еще один глоток самого омерзительного кофе в своей жизни и начал читать.
Последнее нападение Вальтер Ванденберг совершил на Этту Дитер, студентку второго курса театрального университета. Девушка была найдена с перерезанным горлом недалеко от собственного дома. В ее руке лежала красная роза.
23 августа 2005 года Этта вернулась из Рима, где отдыхала со своими университетскими друзьями. Тем же вечером она решила прогуляться по родному городу в одиночестве, чтобы расслабиться после утомительного перелета – так она сказала своей матери перед уходом. Этта зашла в библиотеку, взяла «По ком звонит колокол» Хемингуэя, а затем отправилась в парк, где познакомилась с обаятельным молодым человеком. Он представился Вальтером, расспросил Этту о ее любимых книгах, а потом признался, что сам является начинающим писателем. Некоторое время они вместе гуляли по парку, а потом Вальтер предложил заглянуть к нему домой, чтобы Этта смогла взглянуть на его рукопись.
«Она чуть не умерла от счастья. Тут же согласилась и без каких-либо вопросов последовала за мной. Я даже разозлился на нее за такую тупую наивность» (из показаний В. Ванденберга).
Они медленно шли по вечерним улицам. Ванденберг нанес удар после слов Этты о том, что через десять минут они поравняются с ее домом.
«Рядом никого не было, и я понял, что самое время покончить с девчонкой. Нельзя было появляться рядом с домом, поэтому я ударил ее по голове, а потом перерезал горло. Сорвал розу с клумбы – она была красивой, Этта была красивой. Все правильно, понимаете? Красный цветок в цвет ее помады.
Дальше говорилось о том, как проходили похороны Этты. Я пробежал глазами короткое интервью ее сводного брата, полное гнева и горечи. В конце статьи меня вновь ждала фотография Этты, но на этот раз ее лицо было крупным планом. Оказалось, что у нее были веснушки – много-много; глаза с такого ракурса казались неземными – точно сапфиры.
Я убрал телефон под подушку и перевернулся на спину. Той ночью я все пытался понять, что может толкнуть человека на бесконтрольные убийства. У меня немного кружилась голова, и я не знал, что было тому причиной: недосып или история Этты Дитер. У меня перед глазами стояла та фотография из Рима. Знала ли Этта, что ее ждет, когда она вернется в родной Регенсбург? Нет, конечно, не знала. Такие страшные события невозможно предугадать.
– Это было давно, – зачем-то шепнул я самому себе.
Это начинало входить в привычку. Четкие фразы, обращенные к самому себе, успокаивали меня на время.
Я сел на кровати, скрестив ноги, сгреб одеяло руками и накинул себе на голову – укрытие от монстров и опасных преступников было готово. Погруженный в свои мысли я уперся взглядом в темную стену. «Никаких чудовищ не существует», – говорила мама, когда я был совсем ребенком. «В шкафу никого нет и под кроватью тоже. Хочешь, мы проверим вместе? Иди-ка сюда», – она манила меня рукой, а потом мы вместе распахивали двери всех шкафов у нас дома, изучали пространство под столами и кроватями. «Джим Хокинс15 бы не испугался», – говорила мама с улыбкой, если я вдруг замирал перед очередным предполагаемым жилищем монстра.
– Джим-чертов-Хокинс бы не испугался, – прошептал я.
Во тьме снова замерцал экран телефона. Я открыл новую статью и принялся за чтение.
За все время Вальтер Ванденберг прошел несколько психиатрических экспертиз.
Большинство экспертов диагностировало диссоциальное расстройство личности, характеризующееся полным игнорированием социальных норм, чрезмерной импульсивностью и агрессией. По словам исследователей, такие люди отличаются неспособностью сочувствовать, формировать привязанности к окружающим, они манипуляторы и хорошие лжецы. Ванденберг никогда не проявлял раскаяния за содеянное. В суде он не отрицал своей вины, но на его лице не было ни тени сожаления. Он холодно рассказывал о том, что делал со своими жертвами.
Больше читать я не мог, поэтому отложил телефон в сторону и задумался, где же сейчас Ванденберг. Если бы я был беглым преступником, то предпочел бы скрыться и залечь на дно, а потом и вовсе исчезнуть. Я выдохнул, потер виски пальцами и постарался успокоиться, внушить себе, что со всем этим можно жить, можно научиться справляться со страхом – но в этот момент громко хлопнула форточка, и я так сильно дернулся, что сшиб локтем кружку. Она с глухим стуком упала на ковер – повезло, что кофе я уже допил. Оглушенный этим внезапным звуком я пролежал без движения почти минуту. У меня похолодели ноги. Тогда я снова вышел в коридор, но на этот раз я не крался мимо комнаты родителей. Вместо этого я приоткрыл дверь их спальни и осторожно просунулся внутрь. Шторы не были занавешены, и в окно на меня смотрела большая луна. Отец крепко спал, поэтому не услышал, когда я позвал его.
– Пап? – чуть громче повторил я, неуклюже топчась на месте.
Я чувствовал себя пристыженным, мне было неловко, но рядом с отцом я находился в безопасности. Не дождавшись ответа, я прошел босыми ногами по мягкому ковру и осторожно пристроился у отца в ногах. Он не проснулся и даже не пошевелился. Я забился под тяжелое одеяло, пригрелся и вскоре почувствовал, что глаза начинают закрываться. Напряжение неохотно отступало. Мой организм так ослаб и выбился из сил, что больше не мог противостоять сну.
До самого утра мне снился сад с красными розами. Я заблудился в нем и не мог найти выход.
Глава 4
Оскар
1
Во вторник мы действительно поехали к маме. К тому времени я уже несколько дней не выходил из дома, поэтому уличный свет казался мне чересчур ярким. Я высоко поднял воротник куртки – как граф Дракула – и прятался за ним от солнечных лучей и глаз прохожих. В машине мы с отцом особо не разговаривали. Он был загружен из-за работы, а мне просто не особо хотелось обсуждать что-то вслух. Первую половину дороги я смотрел в окно на мрачное пепельное небо и голые деревья, на проезжающие мимо серые и черные машины – им в тон, погружаясь в тоскливые мысли о своем красном велосипеде, на котором катался по парку, мелькая меж деревьев ярким пятном. Вскоре мне надоело рассматривать унылый пейзаж, поэтому я достал телефон и открыл закладки. Весь понедельник я не притрагивался к статьям о Ванденберге и его жертвах, потому что не мог долго концентрировать на этом свое внимание. Вечером я нашел кое-что интересное, но решил отложить чтение на потом. Пару секунд я уговаривал себя собраться с мыслями, затем открыл небольшую заметку об Этте. На этот раз на странице не было ее фотографии, но вместо нее на меня смотрел угрюмый кареглазый юноша с книгой в руках – позади него проглядывались кресты и ангелы, сгорбленные фигуры надгробий.