Берк со вздохом отвернулся, тем временем папа Чейз и Грант поднялись по пандусу в дом. Я пошел их поприветствовать. У них в карманах было пусто.
– Сегодня вечером пот-пай с курицей, – объявила бабушка.
Услышав слово «курица», я посмотрел на нее с надеждой, хотя мое имя не прозвучало.
– Отличная новость, – сказал папа Чейз. Он остановился, а затем подошел к Берку.
– Что ты сделал с креслом, Берк?
Грант глубоко вздохнул.
– Э-э, я проверял, как быстро могу скатиться по дорожке, и немного не рассчитал.
Бабушка открыла рот. Папа Чейз нахмурился.
– Что ты сделал? Берк, ты знаешь, сколько стоит это кресло? Нельзя относиться к нему, как к рухляди.
– Извини, папа.
– Все, ты наказан.
Берк поднял руки и уронил их на колени.
– По-моему, я и так уже наказан.
– А вот этого не надо. Никакой связи. Никакого интернета. Надоест, почитай книжку, их там целая полка.
Папа Чейз и Берк были оба злые. Мне было тревожно, я надеялся, что присутствие хорошего пса может разрядить ситуацию.
– Я пытаюсь научить вас, мальчики, не принимать все как должное. Мы едва держимся. Понятно? Мы не можем бросать деньги на ветер без веской причины.
Грант вдохнул.
– Это я, э-э, подсказал ему. Чтобы посмотреть, как оно может разогнаться.
Папа Чейз поджал губы и покачал головой.
– Я очень разочарован в вас, ребята. Ты, Грант, тоже наказан.
Грант и Берк оба смотрели в пол, хотя там не было ничего такого, что было можно съесть или покатать. Впрочем, позднее Грант сунул мне под столом несколько кусочков теплой курочки.
Я понял, что что-то изменилось в то утро, когда Берк сказал мне сделать «Рядом!», чтобы залезть под душ, потом сидел под льющейся водой, а затем надел одежду, пахнущую по-новому. «Школа», – твердили все. Видимо, мы делали Школу – что бы это ни означало. Затем мы поехали на машине. Грант был за рулем, Берк сел впереди, а мы с бабушкой – сзади. Утро было теплое, и бабушка пахла беконом, который она приготовила мальчикам на завтрак. Увидев в окне собаку, я ее облаял, а потом мы проезжали мимо козьего ранчо, и его я тоже облаял.
– Просто скажи им, что ты мой брат. Меня все учителя любили, – сказал Грант.
– Я скажу им, что ты мой брат, и они отправят меня прямо в кабинет директора школы.
Я увидел белку!
– Купер! Хватит лаять, идиот, – рассмеялся Берк. Наверное, он пытался сказать мне, что тоже увидел белку, решил я.
Грант остановил машину. Я с интересом наблюдал, как он подошел с креслом к двери Берка и помог ему усесться – это была человеческая версия «Рядом!». Мы припарковались перед большим зданием с огромным количеством каменных ступенек. Мне не терпелось выпрыгнуть и помчаться вверх, потому что на каждой ступени сидели дети возраста Берка, однако меня заперли в машине вместе с бабушкой, а ей, судя по всему, не хотелось никуда идти. Я оперся лапами о стекло и смотрел, как Грант куда-то повез Берка. Я громко заскулил, забыв о других детях. Я должен был быть с Берком!
– Все в порядке, Купер, – бабушка погладила меня рукой, пахнущей беконом.
Грант вернулся без Берка.
– Сядешь вперед?
– Поменяемся, когда доедем. Купер, сиди тихо.
Грант повернулся и положил руку мне на спину.
– Купер, лежать!
Я съежился. Все, что я делал, представлялось неправильным, и мой мальчик пропал, и Грант с бабушкой, казалось, сошли с ума. Куда подевался Берк?
Она погладила меня по голове, и я облизнул ей руку, почти распробовав вкус бекона.
– Берку непросто, сам знаешь, – сказала она после паузы. – Его действительно тошнит при мысли, что его увидят в инвалидной коляске.
– Не понимаю. Он всю жизнь в инвалидной коляске. Он ездил на дни рождения, на футбольные матчи и никогда не смущался. Не знаю, почему вдруг это стало проблемой.
Я смотрел в заднее окно и не верил своим глазам. Мы уезжали. Без Берка!
– Я думаю, для брата это стало проблемой прямо сейчас.
Грант пожал плечами.
– Конечно, но только все знают, что ему предстоит операция и потом он сможет ходить.
Бабушка вздохнула.
– Если операция пройдет успешно.
Они немного помолчали. Запах моего мальчика слабел по мере того, как мы уезжали все дальше. Я обеспокоенно зевнул, ничего не понимая.
Наконец мы остановились перед другим большим зданием, в который стекались мальчики и девочки возраста Гранта. Грант закрыл глаза.
– Бабушка, – тихо сказал он.
– Что случилось, дорогой?
– Мне нужно тебе кое-что сказать. Я сделал что-то плохое. Действительно плохое.
– Что именно, Грант?
– Это я виноват в том, что в его кресле с одной стороны вмятина. Я его толкнул. То есть я толкнул его вниз по склону.
Бабушка вздрогнула и уставилась на него во все глаза.
– Почему ты так поступил?
Я ткнулся носом ей в руку, обеспокоенный тревогой в ее голосе.
– Не знаю. Я не знаю! Просто… иногда я его ненавижу так сильно, что не могу думать о чем-нибудь еще. И я думаю, что хотел сделать ему больно.
Грант говорил очень быстро.
– Как только я отпустил кресло, я пожалел. – Он повернулся на сиденье, вытирая глаза. – Каждый день в моей жизни одно и то же, понимаешь? Школа, дела по дому, затем домашние задания и опять по новой. Кроме разве что лета, когда папа будит меня на рассвете.
Бабушка внимательно смотрела на Гранта.
– И в чем виноват Берк?
– Не могу объяснить.
– Ты что-то не договариваешь, я вижу.
Грант повернулся и посмотрел в переднее стекло. Я проследил за его взглядом, но Берка не увидел и его запаха не почувствовал. Его там не было.
Бабушка покачала головой.
– Когда вы, ребята, были маленькими, я приходила в ужас от того, как вы друг друга мутузили. Теперь вы достаточно выросли, Грант, чтобы калечить друг друга по-настоящему.
– Я знаю.
– Ты не вправе срывать свое раздражение на Берке.
– Я плохой человек, бабушка?
Бабушка сухо засмеялась.
– Думаю, старые люди порой забывают, что детство не только игры и веселье. Вам приходится справляться с кучей проблем. Но причинять боль другим, потому что внутри вы причиняете боль себе, – это не решение проблемы. Я не думаю, что в глубине души ты плохой человек, Грант. Но если ты снова почувствуешь такое желание, сдержи себя. И неважно, что ты прав, если ты позволяешь себе совершать такие ужасные поступки.
Грант выскользнул из машины, и бабушка тоже вышла, но не дала мне последовать за собой. Я наблюдал за ними через окно.
– Я люблю тебя, бабушка, – сказал Грант, обнимая ее. Я вилял хвостом, потому что они обнимались.
Грант убежал. Бабушка села за руль, а я вскочил на соседнее сиденье и стал выглядывать белок и другую добычу. Мы навестили хороших людей, но никаких угощений не было. После мы поехали домой, чтобы вздремнуть, а затем пришла пора снова кататься на машине. Обычно две поездки в один день – это замечательно, но я волновался о Берке. Вернется ли он когда-нибудь домой? Мы забрали Гранта, и тогда я снова сел сзади вместе с бабушкой. Я гадал, поедем ли мы дальше за Берком, и не ошибся! Он ждал перед большим зданием. На каменных ступеньках по-прежнему сидели дети, хотя их было уже не так много. Бабушка держала меня крепко, и это наводило на мысль, что мне не следует покидать машину, но я вырвался, подбежал к Берку и, вскочив ему на колени, стал облизывать его лицо.
– Все! Хватит, Купер! – отплевывался он.
Когда Грант отъехал, бабушка наклонилась вперед и коснулась плеча Берка.
– Как прошел первый день?
Он повернулся и посмотрел на нее.
– Это было ужасно.
Глава десятая
Берк казался расстроенным. Я внимательно смотрел на него, желая лизнуть или сделать «Помогай!», или еще что-нибудь, чтобы его плохое настроение прошло.
– О господи, – сказала бабушка. – Они вели себя жестоко?
Берк покачал головой.
– Нет, еще хуже. Все были такими милыми. За обедом все хотели сесть со мной и хвалили мою инвалидную коляску, как будто это «Феррари» или вроде того. Десять человек пригласили меня к себе домой после школы, подчеркнув, что, разумеется, будут рады видеть меня на вечеринках. Особенно рады. Что, черт возьми, это значит? «Особенно рады». Тебе либо рады, либо нет.