Подумать только! Он провел здесь всего сутки? И что же он будет делать со всем этим, когда вернется домой? Он знал, что обо всем расскажет Нэн. Она может не поверить, так ведь и он на ее месте, пожалуй, не поверил бы ни единому слову.
Полет его мысли набирал скорость. Ничего подобного не могло происходить на самом деле. Он закрыл глаза и постарался отвлечься от звучащих рядом голосов. Внезапно наступила мертвая тишина. Он медленно приоткрыл один глаз, наполовину готовый к тому, что сейчас окажется дома. Но вместо этого увидел, что Папа, Иисус и Сарайю внимательно смотрят на него и глуповатые улыбки словно приклеились к их лицам. Он даже не пытался им ничего объяснить. Он знал, что они все понимают.
Тогда он указал на одно из кушаний и спросил:
– Можно мне попробовать вот это?
Разговор возобновился, и на этот раз он внимательно слушал. Но снова ощутил, что его уносит куда‑то. Чтобы устоять, он решил задать вопрос.
– Почему вы любите нас, людей? – Ему стало понятно, что он не сформулировал вопрос как следует. – Ну, то есть я хочу понять, почему вы любите меня, когда мне нечего дать вам взамен?
– Если задуматься о том, – заговорил Иисус, – какая невероятная свобода заключена в осознании того, что ты ничего не можешь дать нам, по крайней мере, ничего такого, что можно добавить или забрать у тех, кто мы есть… Подобное знание снимает всякие запреты.
– А ты любишь своих детей больше, когда они ведут себя хорошо? – прибавила Папа.
– Нет, все эти доводы я понимаю, – Мак помолчал. – Однако я ощущаю себя более реализованным, потому что они есть в моей жизни, а вы?
– Нет, – сказала Папа. – М ы уже полностью реализованы внутри самих себя. Но вы созданы для того, чтобы жить в сообществе, и в то же время созданы по нашему образу и подобию. Так что для вас испытывать подобные чувства к своим детям или к чему‑нибудь, что «делает богаче», в высшей степени естественно и правильно. Не упускай из виду, Макензи, что я не человеческое существо, по самой своей природе нечеловеческое, несмотря на то что мы решили провести эти выходные с тобой. И полностью человек в Иисусе, но при этом я нечто совершенно иное по своей природе.
– Ты же знаешь, ну конечно ты знаешь, – произнес Мак извиняющимся тоном, – что до сих пор я только и мог придерживаться этой точки зрения, но потом сбился, и в мозгах у меня просто каша…
– Я понимаю, – заверила Папа. – Ты не можешь представить перед своим мысленным взором то, чего не можешь испытать наяву.
Мак секунду подумал над ее словами.
– Наверное, так… Но как же… Вот видишь? Полная каша!
Когда все отсмеялись, Мак продолжил:
– Вы знаете, насколько я благодарен вам, однако за эти выходные вы отправили на помойку почти все, что я знал. Что мне делать, когда вернусь домой? Чего вы ждете от меня теперь?
Иисус с Папой повернулись к Сарайю, которая подносила ко рту вилку с наколотым на нее куском. Она медленно положила вилку на тарелку и ответила на смущенный взгляд Мака.
– Мак, – начала она, – ты должен простить этих двоих. Люди имеют тенденцию изменять язык, подгоняя его под нужды своей независимой жизни и необходимости действовать. Поэтому, когда я слышу речь, искаженную людьми в угоду правилам, ставшим важнее жизни с нами, мне трудно промолчать.
– Как и должно быть, – прибавила Папа.
– Но что же именно я сказал? – спросил Мак, преисполненный любопытства.
– Мак, доведи дело до конца. Мы можем говорить, пока ты жуешь.
Мак понял, что он и сам застыл с вилкой, не донесенной до рта. Он с благодарностью сунул в рот кусок, а Сарайю начала объяснять.