Слишком много печальных воспоминаний оно вызывало.
Причал напомнил ему о вчерашнем вечере. Неужели он действительно лежал здесь вместе с тем, кто создал вселенную? Мак покачал головой, ничего не понимая. Что происходит? Кто они такие на самом деле и что им нужно от него?
И комнату вполз запах яичницы с беконом, смешанный с какими‑то другими запахами, и прервал ход его размышлений. Мак решил, что самое время пойти и поинтересоваться насчет завтрака. Войдя в большую комнату, он услышал знакомую мелодию Брюса Кокберна, доносящуюся из кухни. Песню высоким голосом неплохо исполняла негритянка: «Та любовь, что зажигает солнце, заставляет пылать и меня». Папа появилась с тарелками в обеих руках, полными блинчиков, жареной картошки и каких‑то овощей. Она была одета в длинный балахон в африканском стиле, дополненный разноцветной легкой повязкой на голове. Она вся сияла, почти светилась.
– Ты знаешь, – воскликнула она, – я особенно люблю песни этого Брюса.
Она поглядела на Мака, который сел за стол.
Мак кивнул, его аппетит разгорался с каждой секундой.
– Да, – продолжала она, – и я знаю, что ты тоже его любишь.
Мак улыбнулся. Это была правда. Кокберн многие годы был любимцем всей его семьи.
– Итак, милый, – сказала Папа, продолжая хлопотать у стола, – что тебе снилось ночью? Сны, как тебе известно, иногда имеют большое значение. Они помогают открыть окно и выпустить нездоровый воздух наружу.
Мак понял, что это приглашение отпереть дверь, за которой таились его страхи, однако в данный момент не был готов пригласить ее в эту темную дыру.
– Я спал прекрасно, спасибо, – ответил он, после чего быстро сменил тему, – Он твой любимец? Я имею в виду Брюса.
Она замерла и посмотрела на него.
– Макензи, у меня нет любимцев, я просто особенно его люблю.
– Ты, кажется, особенно любишь тьму народу, – заметил Мак, глядя на нее с подозрением, – А есть кто‑нибудь, кого бы ты не особенно любила?
Она подняла голову и закатила глаза, словно мысленно пролистывая списки всего, что было когда‑либо создано.
– Нет, никого не могу найти. Наверное, это потому, что я такая, какая есть.
Мак был заинтригован.
– А ты когда‑нибудь сердишься на кого‑нибудь из них?
– Вот уж спросил! А кто из родителей не сердится? Есть от чего выйти из себя, глядя на то безобразие, какое учиняют мои дети, и то безобразие, в каком они живут. Мне в большинстве случаев не нравятся принимаемые ими решения, однако мой гнев все равно есть проявление любви. Я люблю тех, на кого сержусь, так же сильно, как и тех, на кого не сержусь.
– Но как же твой гнев? Мне казалось, если ты хочешь считаться Господом Всемогущим, тебе необходимо быть злее.
– Сейчас я злая?
– Вот об этом я и думаю. Разве в Библии ты не носишься повсюду, убивая людей? Ты совершенно не соответствуешь представлениям о тебе.
– Я понимаю, как, должно быть, все это сбивает тебя с толку. Но если здесь кто‑то притворяется, то это ты. Я тот, кто я есть. И я не собираюсь соответствовать чьим‑то представлениям.
– Но ты хочешь, чтобы я поверил, что ты Бог, а я просто не вижу… – Мак не знал, как ему завершить фразу, поэтому замолчал.
– Я не прошу тебя ничему верить, я только хочу сказать, что этот день показался бы тебе гораздо милее, если бы ты просто принял то, что есть, вместо того чтобы пытаться подогнать действительность под какие‑то свои предвзятые убеждения.
– Но если ты Бог, разве это не ты выливала целые ушаты гнева, швыряла людей в огненное озеро? – Мак почувствовал, как растет его злость, выталкивая новые вопросы, и несколько расстроился от недостатка самообладания.