Это место напомнило обоим дни их студенчества. Разливное пиво редких сортов и восточные закуски: хумус, табуле, пита. Подвальные ниши с черными портьерами, где можно уединиться для приватной беседы. Финклер заплатил за выпивку, чокнулся с Треславом и Хепзибой, а затем погрузился в молчание. В течение следующих десяти минут никто из них не проронил ни слова. Треслав гадал: может, молчание этих двоих свидетельствует о подавляемых сексуальных желаниях? Ранее он сильно удивился, когда Финклер принял их приглашение, то есть приглашение Хепзибы, посетить театр. Финклер наверняка предвидел, что они разойдутся во мнениях относительно этой пьесы и, возможно, даже поругаются. Так что он не мог ожидать ничего хорошего от этого вечера и потому, соглашаясь, должен был иметь еще какие-то скрытые мотивы. Искоса Треслав следил за их взглядами и движениями рук. Ничего особого он не увидел.
В конечном счете узы тягостного молчания были разорваны появлением нового человека.
— Привет! Не ожидал увидеть тебя здесь!
— Эйб!
Хепзиба поднялась ему навстречу, выпутываясь из подвернувшихся складок портьеры.
— Познакомьтесь: Джулиан, Сэм — а это мой бывший.
«Наверное, он сейчас пытается угадать, который из нас ее нынешний: Джулиан или Сэм?» — подумал Треслав.
Эйб пожал руки и присоединился к их компании. Это был красивый мужчина с тонкими чертами и хитроватым выражением лица, с нимбом вьющихся черных волос, в которых проблескивали серебристые нити, с ястребиным носом и близко посаженными глазами. Если бы потребовалось одним словом дать определение его лицу, Треслав выбрал бы слово «пронзительное». Это было лицо пророка или философа — и Треслав не без удовольствия подумал, что в таком случае из них двоих ревновать следует Финклеру.
Ранее Хепзиба рассказывала ему о двух своих мужьях, Эйбе и Бене, но сейчас он не мог вспомнить, кто из них был юристом, а кто — актером. Сопоставив детали — место их встречи, внешность экс-мужа и его черную майку с короткими рукавами, — он решил, что Эйб должен быть актером.
— Эйб юрист, — с опозданием сообщила Хепзиба.
Треслав отметил, что она явно взволнованна, оказавшись в центре внимания сразу стольких мужчин. Ее прошлое, ее настоящее, ее будущее…
— Почему вы удивились, встретив здесь Хепзибу? — спросил Треслав, этим вопросом как бы заявляя на нее свои права, чем не стал бы утруждаться более уверенный в себе мужчина.
Эйб сиял, как раскаленные угли в камине.
— Это пьеса не ее типа, — сказал он.
— А разве у меня есть какой-то свой тип пьесы? — спросила Хепзиба. Весьма игриво, как не преминул отметить Треслав.
— Во всяком случае, не этот.
— Ты слышал о моем музее?
— Слухи доходили.
— Тогда тебя не должно удивлять, что я стараюсь быть в курсе культурных событий.
— Хоть и не обязательно быть в курсе событий столь низкого пошиба, — вставил Финклер.
— Ты хочешь сказать, что тебе эта пьеса не понравилась? — озадачился Треслав.
— Ну-ка, ну-ка, это интересно, — сказала Хепзиба.
«Ага, так вот зачем он это сказал; чтобы заинтересовать Хепзибу», — подумал Треслав.
Финклер повернулся к Эйбу и как бы между прочим пояснил:
— Мы с Джулианом знакомы со школьных времен, и он считает, что изучил все мои пристрастия и антипатии.
Треслав решил не давать ему спуску:
— Ты же СТЫДящийся еврей. Ты же Крутой СТЫДящийся Сэм. Тебе не может не понравиться эта пьеса. Она была написана как раз для тебя. Она могла бы быть написана тобой. Ты много раз высказывался в том же духе.
— Может быть, в том же духе, но не в таких выражениях.