– Ты где? – Вопрошал ее мужчина. – Уже совсем стемнело, за рулем на мотоцикле опасно в такое время.
Алекса лишь улыбалась нежной опеке и предпочитала не рассказывать Дениэлу, что во времена его комы она провела в седле полночи, не успев домой до закрытия дверей.
– Засиделась с Молли за сметой, – отозвалась девушка, поднимаясь со скамьи, – уже еду домой.
– Ты снова ищешь «краски»? – Поинтересовался Дениэл тоном, на который особо не требовался ответ; от него ничего не скроешь, мужчина ощущал ее слишком тонко, чтобы начинать оправдываться или врать. – Послушай, это опасно делать в одиночестве. Потерпи немного, я восстановлюсь, и мы вместе их поищем.
– И тебя не смущает, что отец запретил мне это? – Удивилась Алекса.
– Он запретил тебе это делать без должной защиты, и он прав, – вздохнула трубка. – Мы много раз видели твои провалы, поэтому просто переживаем. Имеем ведь на это право, верно? Я просто хочу, чтобы все было хорошо.
Алекса слегка поморщилась на это «мы», будто теперь Дениэл был не на ее стороне, но тут же поняла, что, несмотря на все задержки по возвращении домой, он все еще не сдал ее отцу. Да и не отчитывал особо, раз уж на то пошло. Любимый просто звонил ей в самый неподходящий момент, когда она была готова погрузиться в картинку полностью, но, видимо, на это и был его расчет.
– Все хорошо, не волнуйся за меня, – заверила она собеседника. – Скоро буду.
Ох уж эта гиперопека. Алекса убрала мобильный в карман и, оседлав белую «Ямаху», направила мотоцикл к поместью, умоляя мозг не включить «краски» неожиданно на пути к дому. Все же, мужчины были правы: недостаточно изученное состояние могло быть опасным для управления техникой. Однако природное упрямство мотоциклистки не даст ей признать это. Иначе эти беспокоящиеся люди закроют ей доступ в мир, который она и так совершенно напрасно избегала много лет.
25
– Что происходит? – Пришпилил ее к месту строгий голос мужчины.
Лиз замерла возле чайника, лишь бы не смотреть в эти глаза, видящие ее насквозь. Всю неделю Ким донимала ее тем же вопросом, но девушка открещивалась от напарницы какими-то несуразными отговорками, однако с Грегом это не сработает.
– О чем ты? – Поинтересовалась она, стараясь придерживаться ровного тона.
Она обернулась на сидящего за столом любимого мужчину, ожидающего завтрак, и улыбнулась для весомости, но Грегори лишь приподнял одну тяжелую бровь в ожидании рассказа. Девушка пожала плечами, усердно делая вид, что ничего не понимает.
– Лиз, не нужно прощупывать, что я имею в виду, чтобы придумать достоверное объяснение, – отчитал собеседник юркую малышку. – Ты всю неделю сама не своя, просто скажи то, о чем не хочешь говорить, и закроем тему.
– Ненавижу, когда ты так делаешь, – вспыхнула Лиз, припертая к стенке.
Она заметалась по кухне, страстно желая провалиться сквозь землю, но пол оказался крайне надежной субстанцией, поэтому фокус не удался. Учуяв неладное, на кухню пришел из коридора Барон, огромный сенбернар Грега, который жутко не любил ссоры. Лиз смерила отчаянным взглядом грустного пса и, рассердившись на собственную слабость, захотела расплакаться, но тут мужчина примирительно протянул к ней руки.
– Иди сюда. Рассказывай.
Лиз забралась к нему на колени и, прильнув к родному торсу, обнимаемому черной рогатой татуировкой со всех сторон, всхлипнула. Некуда бежать. Да и смысла нет.
– Пару дней назад, когда мы встречали Дениэла дома, произошло кое-что, – начала она, и тут же пожалела, что вообще предала этому значение тогда. – Я не знаю, как это объяснить, ведь никто не мог знать того, что было, потому что это слишком лично. Я бы никогда никому…
Она задохнулась в эмоциях и заткнулась. Никто ее не торопил больше. Грегори терпеливо ждал, когда она наберется храбрости, лишь поглаживал ее плечи мягкими прикосновениями.
Субботнее утро началось явно не так, как хотелось бы. Теперь уже не радовали ни вид за окном, пронизанный тонкими золотистыми иглами солнечных лучей, ни разрешение мистера Траста забрать себе в напарники Райана Пристли, ни решение Грегори провести выходные за городом в каком-то приземистом деревянном отеле, расположившемся в заповедных зарослях на краю мира.
– Лиз, отдышись, ладно? И попробуй снова, – посоветовал он.
Строгий вид мужчины, ровно как в самом начале их отношений, когда он совсем не умел улыбаться, вдруг стал заинтересованным и заботливым. Вторя ему, с таким же интересом взирал на Лиз и Барон, дополняя хозяина.
– Грег, мне тошно об этом говорить, – поникла Лиз.
– Значит точно нужно. Начинай.
Она посмотрела со всей вселенской болью на него, неумолимого, и, вздохнув, начала:
– Когда Дениэл вернулся, мы все так радовались, помнишь? Такая команда дружная, мы общались и обнимали его. И вот, когда я совсем не ожидала, он подошел и спросил одну вещь. И я до сих пор… Я не могу… Я…
Слезы навернулись на ее глазах и побежали блестящими дорожками по щекам. Она не сможет. Ни за что не сможет. Ей не хватит мужества открыть теперь то, что было опечатано много лет назад.
– Что он спросил? – Настаивал Грегори.
Он весь напрягся, готовый убить за любимую девушку, но убивать было некого. Дениэл ничего плохого не сделал, он лишь спросил. О самом сокровенном, закрытом от мира, самом постыдном и убийственном. О том, что Лиз надеялась похоронить.
– Пытались ли меня изнасиловать в детстве, – шепотом выдохнула она, глядя на свои дрожащие от нервного напряжения руки.
– Пытались?
Лиз кивнула.
– Что ты ему ответила? – Продолжал допрос возлюбленный с пытливостью следователя прокуратуры.
– Что это не его дело, и вообще ничего не было, и это все неправда. И ему показалось, – пролепетала Лиз.
– В общем, испугалась и созналась, так?
Девушка снова кивнула. Все это походило на вытягивание кишок из утроба. Так же болезненно, тяжело, нелепо, а главное – не понятно, зачем.
Почувствовав ослабление хватки, ответчица соскользнула с колен мужчины и отошла от него к окну, ярко ощущая себя запачканной собственной историей. События прошлого изваляли ее в грязи, унизили и растоптали заново, будто одного раза было мало.
Ветер гнал по небу пушистые облака чуть скорее, чем этого хотелось уставшей наблюдательнице за стихией, отчего Лиз почувствовала некую отупелость, не успевая провожать замедленным взглядом небесную вату. Она стерла остатки слез с лица и возненавидела себя со всеми этими грязными проблемами, с никчемным детством, прошлым, со всей своей судьбой. Апатия навалилась неподъемной тяжестью, и стало сложно дышать.
– Рассказывай теперь все, – проговорил Грегори тихо.
– Тебе? – Удивилась Лиз.
– Нет, ему! Конечно же, мне!
– Не-ет, я не для этого… – Замахала она руками, но тут же осеклась. – Черт, похоже, для этого. Я не смогу, Грег!
Слезы с новой силой побежали из глаз, а камень в горле едва не задушил. Но Грегори никогда не смущали женские эмоции, если дело касалось чего-то серьезного.
– Сможешь, – заверил он. – Выкладывай.
Обессиленная, она смерила продолжительным взглядом настойчивого мужчину, но, не заметив и толики милости на его лице, сдалась. Она уронила ставшее свинцовым тело на ближайший стул, подтянула к груди колени, запакованные в домашние серые штаны, и уставилась невидящими газами в стену, погружаясь в прошлое.
– Был тихий теплый вечер… – Начала девушка безэмоционально.
…Был тихий теплый вечер. Легкий апрельский ветерок чуть качал высаженные в крошечном палисаднике буки с их по-весеннему тонкими ребристыми листочками. Они шептали нежности, соприкасаясь друг с другом, и едва уловимо вздрагивали, словно слышали в шепоте недозволительную к разглашению тайну. Сумерки, перешедшие в поздний вечер, окрашивались тусклыми цветными огоньками гирлянды, вывешенной на веранде в честь праздника.