– Что из нее можно приготовить, если она у тебя пустая? – удивилась мать. – Если только погремушку?
– Из куриной, – показал на запыленную голову брат.
– Возьми, юродивый, – проявив щедрость, разрешила мать, – я ее тебе сварю отдельно, заслужил.
Пашка раздулся от гордости, напомнив пьяного отца, тешащего свое мелочное самолюбие.
– Действуйте, неумеки.
Она ушла. Мы вытащили из сарая вторую курицу и сообща зарубили.
– Давай сначала этих ощиплем, – предложил я, – а потом еще зарубим.
– Давай.
– А что это вы тут делаете? – раздался незнакомый голос.
Мы подняли головы от тушки: над забором вырастала голова высокой девушки с пышными светлыми волосами.
– Курей потрошим… – ляпнул Пашка и поперхнулся от моего толчка локтем под дых.
– А вы кто? – настороженно спросил я. – Что вы тут делаете?
– Своя я, – улыбнулась девушка.
– В такую погоду свои дома сидят, – пытаясь ногой задвинуть таз с тушками за очаг, подальше от ее любопытных синих глаз, пробурчал я, – телевизор смотрят.
– Телевизор я могу и у вас посмотреть, хотя меня больше природа интересует. Сад у вас красивый…
– Чего это вы наш телевизор смотреть будете? – перебил ее Пашка. – Мы его сами не смотрим!
– А почему не смотрите?
– Экономим, – пробурчал брат.
Это было правдой: из экономии телевизор включался только для просмотра программы «Время», фильма «Семнадцать мгновений весны» и передачи «В мире животных» (отец надеялся увидеть в ней сюжет про разведение кур). И еще, на наши с Пашкой дни рождения отец разрешал нам посмотреть «Ералаш».
Девушка задорно рассмеялась. На крыльцо выглянула мать.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – обернувшись, поздоровалась девушка. – Вы Екатерина Егоровна?
– Допустим. А вы кто? – подозрительно прищурилась мать.
– Родственница ваша…
– Какая еще родственница?! Нет у нас таких родственников! – мать нахмурилась.
– У вас может и нет, а у дяди Вити племянница есть. Марина я…
– Марина! – всплеснула руками мать. – Выросла то как! Совсем взрослая стала! Каким ветром к нам занесло?
– А вам дядя Витя не сказал?
– Что не сказал?
– Что я приеду?
– Ну… – мать пожевала нижнюю губу.
– Он должен был меня сегодня встретить в Дубровке с проходящего поезда, но я его не дождалась и на рейсовом автобусе сама решила приехать. Не помешаю?
– Нет… – мать задумчиво смотрела на нежданную гостью.
Пауза затягивалась.
– Чего это мы стоим? – спохватилась мать. – Гостей в пороге не держат! Проходи в дом, Марина, проходи. Не стесняйся. Пошли, умоешься с дороги, да расскажешь, что в мире творится, что генсек нового выдумал. Говорят, с лысых налог будут брать, как раньше с бездетных брали?
Подхватив гостью под руку, она со значением сделала нам знак глазами и поволокла ее в дом.
– Кто это? – спросил Пашка.
– Наверное, тети Раи, старшей сестры отца, дочка.
– Они же на Дальнем Востоке живут, – наморщил лоб Пашка.
– Ну вроде так, – я посмотрел под ноги на таз с добычей. – И что теперь?
– Давай сварим в выварке, – воровато оглянувшись, предложил брат. – И сожрем…
– Ты дурак? Мать нас потом самих сварит.
– А что делать?
– Давай дощиплем и будем ждать, что она скажет.
Ждать пришлось недолго: мать выскочила во двор.
– Что вы тут возитесь? – зашипела она. – Что с курами?
– Почти ощипали, – ответил я.
– Почти ощипали, – передразнила она. – Гости в доме, а на стол и поставить нечего!
– Эта дылда будет наших курей есть? – обиженно спросил Пашка.
– Эти куры такие же ваши, как и ее! – отрезала мать. – Будет! Или ты хочешь, чтобы она что-то заподозрила? Учтите: кур мы забили специально для нее, Витька про нее говорил, просто мы растерялись, что она без него явилась. Ясно?
– Ясно, – кивнули мы.
– А она надолго? – спросил я.
– Недельку где-то хотела погостить.
– Неделю? – Пашка почесал затылок.
– А что?
– Мы ее неделю курами будем кормить что ли?
– Да, неприятно, – вздохнула прижимистая мать, – но, с другой стороны, она поможет нам от улик избавиться. Будем изображать хлебосольных радушных хозяев, что делать?
– А как же остальные? – напомнил я.
– Ты про что? Про кур?
– Троха, Сазан… С ними что?
– А что с ними?
– Думаешь, эта белобрысая не заметит, если мы из дома ночью уйдем?
– Да… – мать призадумалась, – есть такая вероятность. Они же, гости, все как черти, любопытные, лезут во все щели, что твои тараканы. До всего им дело есть. Суют свои длинные носы, вынюхивают, как крысы, выдры американские или врачи-вредители. Ладно, давайте кур, будем решать проблемы по мере их поступления. Поживем, увидим. Надо бы узнать, умеет эта падлица плавать или нет?
– А зачем? – удивился Пашка.
– А затем, что у нас озеро есть, а она может вечерком пойти на него прогуляться, да и того… утонуть ненароком. Такое бывает: пьянящий воздух свободы в голову тук и девочка в озеро плюх. Наша Таня громко плачет и все дела… Узнает, сколько в рубле алтын да и даст Бог, свалит отсюда, а мы можжевельником дом окурим и будем жить как раньше. То, что она приехала – это нам свыше знак. Значит, сегодня нам надо воздержаться от очистительной карательной акции, что заодно ослабит подозрения милиции. Да и нечисть эта расслабится, не будет чувствовать угрозы. А как они расслабятся, так мы следующей ночью и ударим врасплох!
– А чего вы в разных носках ходите? – удивилась Марина, глядя на нас с Пашкой.
Мы, по настоянию матери, носили связанные ею разноцветные носки: на левой ноге – белый, на правой – красный. По мнению матери, это защищало нас от сглаза.
– Это… – я растерялся.
– От сглаза это, – сказала мать, ставя на стол большую сковородку, вмещающую курицу, фаршированную грибами. – Так бабушка ходить им завещала. Перед смертью.
– Ясно… – неуверенно кивнула Марина.
– Ладно, гостей баснями не кормят. Как говорится: злому человеку соли в глаз, а добру человеку хлеба в рот. Отведай курочку, что Бог послал.
– Крупные у вас куры, – похвалила гостья.
– Стараемся, ухаживаем за ними, – слегка порозовела от похвалы мать. – Витя же куровод знатный. Перед тем, как яйца под наседку положить, всегда их в своей шляпе выдерживает.
– Зачем?
– Обычай такой, еще с проклятых царских времен, а то и раньше, до Христа был. И скорлупу от пасхальных яиц мы в муравейник закапываем, чтобы куры хорошо неслись. А на сорок мучеников42 самолично орешками из ржаного теста их досыта кормит.
– Мать говорила, что ему даже медаль за куроводство дали. Он ей в письме писал.
– Ну, да, дали… – мать закашлялась.
Эту медаль на голубой ленте отец где-то спер, а в деревне всем рассказывал, что она получена за победу на международной куроводческой выставке в Париже. Оказывается, он и сестре своей успел нахвастаться. Отец, оправдывая медаль, часто ходил по деревне и определял носких куриц: осматривал гребни, выискивая яркие красно-пунцовые; уши белого цвета; красные веки. Если куры у кого-то не неслись, то советовал кормить птицу мелко рубленными дождевыми червями или мясными отбросами. По звездам под Рождество определял яйценоскость конкретных кур на весь год. Еще советовал, чтобы куры хорошо неслись, кормить их зерном, украденным у попов – это послужило причиной кражи у отца Василия, батюшки-секретаря из Дубровки, целого воза зерна (вместе с поповскими курами и поросенком).
Он даже выпускал стенгазету «Субботний куровод», в народе прозванную «Субботний курощуп», еженедельно вывешивая ее в правлении, чем приводил деревню в восхищение. В заглавии алел лозунг – «Впервые в истории человечества куровод в нашей стране сравнялся, встал вровень, с государственным деятелем!» Статьи по куроводству отец разбавлял собственными стихами, вроде:
– Кто в полемическом задоре мог предсказать Федоре горе?
Богатыри, не мы.
А в отношенье куроводства – одно сплошное благородство.
И не доводит до тюрьмы.
Или
– А он все прыгал вкруг и им кричал, что святость с куроводством повенчал.
А еще:
– Зима – крестьянин торжествует. В село приехал куровод.
Его лошадка, снег почуяв, устроила переворот.
Я голубей кормил зерном – они платили мне говном!