– Десерт, – протянула Миранда, – я его нашла!!
– Молодец, а теперь кушай, – улыбнулся Генрих, протягивая приготовленную ложку дочери. Он внимательно следил за тем, как девочка ела мёд, растягивая удовольствие. Причмокивая от наслаждения, Миранда упивалась своей маленькой победой. Как только с мёдом было покончено, Миранда глубоко вздохнула. Заметив, как помрачнел Генрих, она молча слезла с кресла и подошла к отцу. Обняв Генриха за шею, она прижалась к нему:
– Спасибо за мёд, папочка, он очень вкусный. Почему ты грустишь? Ты мной недоволен?
Генрих приблизил лицо девочки к себе и проговорил тихо, но достаточно членораздельно, чтобы Миранда поняла:
– Сегодня бы разгадала очень простую загадку. Но получила за свои усилия награду. В тайниках, вне моего кабинета, иногда встречаются и драгоценности, и письма, и яды. Они важны для кого-то, необходимы для многих, желанны для всех. Ты обретаешь счастье, вкуса меда, наслаждаешься им, как самым желанным подарком, бережешь его, как самое ценное. Находя тайники, ты побеждаешь. Победа эта – торжество твоего ума над тем, кто загадку создал. Он спрятал клад в тайник и не желает, чтобы клад нашли. Помни, что даже самые трудные задачи создаются таким же человеком, как ты, как я, как мама, синьора Идис. Просто они чуть больше знают, чем ты.
– А я могу создать тайник? – перебила девочка Генриха, освободившись от его рук.
– Конечно, но твой клад надо так хорошо спрятать, чтобы никто-никто не догадался, где он и что внутри его, – ответил Генрих, выпустив девочку из объятий.
– Хм, тогда пойду и спрячу куклу-пастушку. Может, кто-нибудь и найдет, через много лет, – подумав, ответила девочка.
– Хорошо, прячь. А мне позволь немного поработать, – согласился мужчина.
– Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти, – подняв подбородок повыше, произнесла Миранда. Она вышла из кабинета, закрыв плотнее дверь.
Но надолго оставаться в одиночестве Генриху не удалось. Как только он привел в порядок тайник, разложил разбросанные листы пергамента, спрятал обратно в стол пузырек с ядом, в дверь снова постучали. На пороге стоял Стилан с маленьким подносом в руках. На черном подносе лежало письмо. Почему-то появление письма не вызвало удивления у герцога Принарри, даже наоборот. Он с каким-то обреченным спокойствием вскрыл его и начал читать. Написанное красивым аккуратным почерком, возможно женским, синими чернилами, письмо заставило Генриха побледнеть. Он начал шевелить губами, вчитываясь в каждое слово, перечитывая несколько раз. После первого прочтения пальцы рук герцога Принарри начали дрожать. Все это время он стоял близ стола, не отпуская Стилана, в связи с этим верный слуга так же находился рядом, не смея произнести ни слова.
– Кто принес письмо? – спросил Генрих, подняв взгляд на слугу.
– Из деревни прискакал местный мальчик. Письмо было передано из рук неизвестного всадника, – доложил Стилан.
– Приведите парня в дом, в гостиную. Я должен с ним поговорить, – распорядился Генрих.
– Не утруждайте себя, господин, – покачал головой слуга, – утром в деревне Нечар появился всадник на гнедом жеребце. Потник на коне был темно-синего цвета, с вышитой эмблемой его Высочества Лиама. Неизвестный, закутанный в темный плащ, хорошо заплатил мальчишке, чтобы он доставил Вам письмо как можно скорее, затем выпил белого вина в таверне и отправился обратно.
Генрих поднял бровь, рассматривая слугу, словно тот у него работал первый день.
– Письмо вы вскрыли только что, никто не догадывается, что в нем написано, – пожал плечами Стилан, изобразив на лице недоумение.
– Благодарю за службу, мой друг, – кивнул Генрих, – оперативно работаешь.
– Все на благо моего хозяина. Так что, звать мальчишку? – поднял бровь слуга, а затем сложил руки на груди.
– Не стоит, ты прав, – покачал головой Генрих, – можешь быть свободен.
Мужчина сел в кресло, продолжая держать письмо в руках.
– Как прикажет мой господин, – поклонился Стилан и сделал шаг в сторону двери. Но Генрих его остановился, отложив в сторону письмо.
– Пригласи ко мне синьору Идис, через четверть часа.
– Слушаюсь, – теперь Стилан покинул кабинет гораздо быстрее, оставив герцога в одиночестве.
Как только тишина наполнила кабинет, Генрих снова взял письмо в руки и внимательно прочел еще раз.Читал он его медленно, хмуря густые брови, шевелил губами, словно пытался выучить послание от неизвестного наизусть.
«Милостивый государь,
Обстоятельства заставляют меня не называть своего имени в письме к Вам. Это вызвано необходимостью держать в тайне мои намерения Вам писать и предупредить о возможной опасности для Вашей жизни. Очень скоро на территории Вашего имения состоится Королевская охота, в которой примут участи первые лица Империи, в частности Семья, самое ближайшее окружение. Как удалость установить через преданных Империи людей, на охоте должен произойти несчастный случай, где Вы выступите в роли жертвы и убийцы одновременно, что повлечет за собой невосполнимые потери среди преданных Империи лиц. Смею ли я Вас просить быть бдительным на мероприятии, и не допустить непоправимого? Доброжелатель»Генрих поднял бровь и ухмыльнулся. Анонимок он получал достаточно, в основном с угрозами в свой адрес. Теперь же в его руках некто пытался предупредить о покушении. Означает ли это, что жизнь герцога Принарри еще для кого-то представляет ценность?
Достав лист пергамента, он сел писать письма. Писал он медленно, взвешивая каждое слово, поминутно останавливаясь и смотря на пейзаж за окном. Когда с одним письмом было покончено, он взялся за другое. Но как только половина его была написана, в дверь робко постучали.
– Ваша милость звали меня? – спросила Саломея Идис, появившаяся на пороге кабинета.
Молча жестом, Генрих указал ей на стул, на котором сидел совсем недавно. Женщина послушалась и тихонько присела на указанный стул и скрестила на коленях руки. А Генрих продолжал писать. Но теперь он писал быстрее и увереннее. Он не поднимал взгляда на гувернантку дочери, но прекрасно ощущал ее присутствие рядом.
– Как хорошо, сударыня, что Вы есть в нашей жизни! Рядом с Вами просыпается вдохновение. Посидите еще тихо с минуту и тогда Вы меня осчастливите, – произнес он, довольно уверенно.
– Как будет угодно Вашей милости! – кивнула Саломея и поправила складки на юбке.
Генрих сложил пергаментный лист и убрал его в приготовленный конверт. Когда все письма были написаны, а мысли приведены в порядок, он встал из-за стола, обогнул его и встал перед Саломеей, внимательно посмотрев на нее. Взгляд его был изучающим, словно он пытался запомнить лицо женщины, так долго прожившей в его доме.
– Самые преданные слуги не те, которые живут в доме достаточно давно, – начал он, удерживая ладонью правой руки плечо левой руки и задумчиво почесывая, – а те, которые воспитали ни одно поколение домочадцев. Под Вашим строгим контролем растет Миранда и, похоже между вами существует определенная симпатия. Этой симпатии я не замечаю даже между матерью и дочерью.
– О, что вы, сударь. Вы мне льстите! – покачала головой женщина, – Дочь любит свою мать, просто редко ее видит, но я уверена, что не существует любви большей, чем между матерью и ребенком.
– Я продолжу, – прервал женщину Генрих, заставив ее замолчать лишь одним взглядом, – с Вашего позволения.
Генрих снова сел за стол и поставил локти так, чтобы левой рукой можно было подпереть подбородок. Саломея слушала внимательно, но было заметно, как губы ее дрожат. Она не боялась Генриха, и мужчина это ценил. Но непонятное напряжение, зародившееся в сознании, было трудно скрыть. Генрих, чтобы не испугать гувернантку теперь говорил сдержанней, мягче и тише.