Я открыл глаза, пытаясь теперь наяву понять откуда исходит эта быстрая безостановочная дробь.
Есть! Золотые «ролексы» на руке мертвеца мирно тикали под моим ухом. Сна как не бывало.
Вы считаете, красивой вещью надо было только полюбоваться и, вздыхая от сожаления, вернуть хозяину? Как бы не так!
Я без всяких угрызений совести снял часы и сунул в расщелину. Никто не вправе назвать меня мародёром. Это был мой трофей, мой военный приз, честно добытый на поле боя.
…Маурильо умер.
С санитарной командой, в одночасье ставшей похоронной, я благополучно добрался до лазарета, успел рассказать о ночной перестрелке дежурному офицеру и почти сразу же под охраной отправился в арестантскую.
Гневу комиссара Гаэтано не было предела. На первом же так и не успевшем начаться допросе он с размаху ударил меня в висок, на чём, собственно, допрос и закончился. Потом дознаватели, сменяя друг друга, методично искали умысел в моих поступках, выясняя, почему я сразу не пришёл к ним, почему тело предателя я не доставил в гарнизон.
Вскоре вопросов стало больше: каким образом получилось, что посланная к месту происшествия группа обнаружила полураздетый труп капитана не там, где он должен был лежать, а в одной из заброшенных могил? Куда подевался мой автомат? Почему мой нож валялся не слева, а справа от тропы? Комиссар лично, тыкая горящей пахитоской мне то в руку, то в лицо, спрашивал, куда я спрятал браунинг, документы и личные вещи Шимански. И где находится внушительная сумма денег как доказательство государственной измены. А мне нечего было скрывать и на каждом вызове я по нескольку раз повторял свой рассказ, сбиваться было не на чем.
Спустя неделю, стоившую мне двух шатающихся зубов, загноившейся раны и гематом по всему телу, меня выпустили на поруки Штольцу, тогда ещё капитану, замкомроты разведки. Он вместе со сбежавшим из военного училища Антонио Сольдером через голову комбата обратился за помощью к Полковнику. Полковник, скрепя сердце, вмешался в дело рядового Фабундоса. Комиссар со скрежетом уступил, но помимо убийства при невыясненных обстоятельствах на мне остались неоказание помощи тяжелораненому и утеря оружия. На эти пункты мне нечем было возразить, разве что самому завербоваться на невольничьи галеры.
С той поры я бетонно влился в группу Айсберга, состоящую из одних беспризорников.
При очередной вылазке я подобрал две исправных штурмовых винтовки и сдал их под расписку. Но матери Маурильо я ничем помочь не мог. Пока я выдумывал, как незаметно от ищеек Гаэтано добраться до «ролексов», чтобы продать и выслать ей деньги, старуха скончалась…
А много позже, когда Дина, сестра Тимми, жившая в Санта-Ви, неожиданно оказалась без средств, я рассказал приятелю, где лежат эти часы. И вздохнул спокойно, освободившись от золотой безделушки и лишней головной боли.
Но из чёрных списков комиссара вычеркнут не был. Фигурировали там и Мото и Тимми и даже тихоня Люка. Скелеты в шкафах гремели костями долго и успокоились лишь с переводом комиссара в столицу.
Отдых на воде
Настал час икс. Я нехотя распрощался с приятелями, осторожно похлопал Антонио по плечу, но всё ещё медлил, в размышлении взвешивая на руке рюкзак. Оставить, что ли, ром здесь? Попьём с бабушкой кофейного ликёра?
Сеньора Анжела, периодически присматривавшая за Сольдером, не оставила мне никакого выбора. Она категорично указала на выход и сама отконвоировала меня к Штольцу, легонько подталкивая ухмыляющегося идиота кулачком в спину.
Приказ майора я выполнял без радости.
Уже темнело, когда меня, неподвижного и полусогнутого, в тёмных очках под фиделькой и в пледе, наброшенном поверх инвалидной коляски, не совсем скрытно, но очень торжественно провезли по приморской гостинице и с почётом сопроводили до роскошной губернаторской яхты. Усиленную охрану возглавлял лейтенант Гарсиа. Процессию замыкала сеньора Анжела, с до предела, судя по её строгим окрикам, озабоченным лицом.
Я как мог сыграл свою роль. Всё тот же солдат, грубо пихнув коляску, оставил меня у раскрытой двери шикарной гостевой каюты. И только переехав через её порог, я свободно вздохнул. Будем надеяться, что трюк, придуманный Штольцем, сработает, и люди Гунивары не заподозрят подмены. С этой минуты Антонио станет недоступным для врага. Он сел на корабль и исчез. Страна сможет защитить своего Героя! Но оставим пафос журналистам.
Сбросив маскарад, я упал на прохладную кожу дивана и, ликуя в предвкушении небольшого морского путешествия, стал устраиваться поудобнее – подложил здоровую руку под голову, скрестил ноги. Да, с таким комфортом я согласился бы совершить и кругосветный круиз. Три часа до Каррата – это недопустимо мало!
Простор и в то же время удобства каюты тихо радовали. Если б не месяцы красивой, удивительной жизни в Бразилии, настоящего городского штурма на моё в принципе деревенское сознание, я бы глядел на изысканный интерьер кают-компании во все глаза. Теперь же я скупился на похвалы. Стенки, обшитые цельными дубовыми панелями (я даже недоверчиво ковырнул ближайшую), неброский, но вместительный бар, пухлые кресла, пришторенный телевизор, люстра под старину – всё было подобрано, расставлено и развешено с барским вкусом. Губернатор несомненно был себе не враг. А ведь это была лишь общая каюта, для гостей.
Очень хотелось сдвинуть жалюзи и взглянуть в огромный иллюминатор на причал, на остающихся в Санта-Ви сослуживцев, особенно на Мото, так мечтавшего хоть раз прокатиться на «Ла Эсперансе». Но, видимо, сегодня день отпускника Фабундоса.
Гул катеров, набитых провожающими, постепенно затих. Корабль стал плавно разворачиваться. Откуда-то неслышно появился холёный стюарт, который окинул меня бесстрастным взглядом, провёл чистейшей салфеткой по барной стойке, смахнул пылинки с телевизионного экрана и исчез. Чёртов фокусник!
А вот лёгкий стук каблучков заставил меня приподняться! Штольц говорил, что со мной отправится лейтенант с командой, но о докторше речи не было. Если она здесь, то кто же будет рядом с Антонио?
Я мгновенно забыл обо всём на свете, задохнувшись от восторга – маленькая крепкая ладонь пробежала по моим волосам и замерла на лбу:
– Что-то темновато здесь… Ну как ты, Дэниель?
Я старался смотреть Анжеле в глаза, но мой взгляд странным образом закрутился возле её губ.
– О, дружок, такая самодеятельность здесь неприемлема.
Она присела на край дивана и занялась перевязкой моего плеча:
– Как встретил Рождество?
– Так, не очень, – неопределённо протянул я, почему-то вспомнив последнюю ссору с Эстель.
– Всю жизнь мечтала побывать в Бразилии… На гору Корковадо поднимался?
– Нет.
Она чуть отодвинулась и посмотрела на меня как на ненормального:
– Дэн! Ты шутишь?
– Не успел. Между прочим, на статую Христа лучше смотреть с Сахарной Головы. Сел на канатку и ты уже на вершине. Любуйся – не хочу.
Сеньора Анжела недоверчиво свела брови:
– Я уж и не знаю, верить или не верить тебе.
– Не верьте. Не ездил я на канатке. Дорого. А до Христа доберусь. Он бесплатный.
– Боже, Дэниель! Христос бесплатный! Соображай, что говоришь!
Я хмыкнул.
– Хорошо, а что же вы ещё там видели?
– Пепино, Фламенгу, Сан-Конраду…
– Пляжи! – Она хлопнула в ладоши и засмеялась, слегка прижавшись ко мне – О, дети!
Тонкий, едва уловимый запах её духов на доли секунды выудил из памяти образ моей утренней знакомицы, и тут же безжалостно уничтожил его. Смешно? Ничуть. Однажды увидев Анжелу Копполо, я сравнивал с ней всех женщин, девушек и девочек. И пока счёт был не в их пользу. Ты выдумал идеал, это допустимо в твоём возрасте – возможно, скажу я сам себе когда-нибудь, лет через десять. А пока… Пока я заставлял себя не смотреть на её такие близкие аккуратные округлости и не заглядывать в заманчивый вырез лёгкого платья. То, что угадывалось, тревожило ещё больше. Чтобы как-то приостановить физическое воплощение тревоги, я спросил: