– Давайте, я всё-таки попробую вас перевязать, или вызовем скорую, – быстро проговорила она.
– Скорая – это хорошо, это просто замечательно. Но у меня нет с собой документов. И денег тоже нет, – с усмешкой добавил он, – как и телефона, и машины, и карты.
– Вас, что, ограбили? – недоумённо проговорила она, наконец.
– Хвалиться нечем, но да, – его голос демонстрировал удивительное спокойствие.
– Я думала, такое бывает только в кино…
– До недавнего времени я тоже так думал.
Он чуть прикрыл глаза и устало откинулся на спинку стула, а девушка вспомнила, что ее гость ранен. Она обеспокоенно забегала по дому, опасаясь, что он снова потеряет сознание, принесла какие-то медицинские принадлежности и обратилась к нему нарочито бодрым тоном:
– По совершенной случайности я позавчера порезала палец и купила бинт и йод, а так бы лечила вас подручными средствами.
Девушка замерла, не зная, как к нему подступиться.
– Кстати, о подручных средствах, – проговорил молодой человек, тяжело приподнимаясь и скидывая пальто, – у вас виски есть?
– Ага, обязательно, – иронично хмыкнула она, – ящик в подполе.
– Шутить изволите, – он понял по ее тону, что загнул. Но она уже посерьезнела:
– Есть пол литра спирта – подруга бабушке передала для настойки.
Он закрыл глаза и быстро вздохнул:
– Давайте спирт.
Аля неохотно раскрыла шкафчик. Ее вновь одолели опасения, что он все-таки алкоголик или наркоман. Поэтому она решила поделиться своими опасениями с единственным человеком, который находился с ней рядом.
– Вот вы сейчас выпьете и начнете буянить. Что тогда прикажете с вами делать?
– Не начну, – ему не хотелось признаваться в собственной слабости, и он замялся. – Я замерз под ледяным дождем и… рана болит, – еще тише признался он.
На нее волной нахлынула жалость.
Женщина, где бы и в какой ситуации она не оказалась, всегда остается женщиной – спасительницей, заступницей, милосердной сестрой. Даже врагу настоящая женщина вначале окажет помощь, а уж потом пристрелит, и то исключительно из сострадания. А что уж говорить о несчастном, раненом, да к тому же довольно красивом мужчине, волею судеб оказавшемся рядом с ней в ее доме, буквально полчаса назад умирающем у нее на руках. Да ни одна даже каменная статуя не отказала бы ему в помощи!
Она решительно придвинула ему стакан, достала из холодильника лимон и растерянно обернулась:
– Больше ничего нет…
– Больше ничего и не надо, – он усмехнулся, дрожащей рукой налил с полстакана спирта, разбавил водой и выпил.
Аля с ужасом смотрела на то, как он зажмурился, опрокинул в себя стакан, подержал в руке лимон, на секунду замер и открыл глаза.
– Что ж, приступим, помолясь, – проговорил он, как ни в чем не бывало и спокойно посмотрел на наблюдающую за ним с опаской Алю.
Слегка забавно было наблюдать со стороны за дрожащей от страха девушкой, представлявшей его как минимум Джеком Потрошителем районного масштаба. Но заводить с ней душеспасительные беседы из разряда «я не тот, за кого вы меня принимаете», было не просто смешно, а по меньшей мере пошло.
– А закусывать? – неуверенно произнесла она.
– После первой не закусываю, – со смешком процитировал он фразу из фильма времен Великой Отечественной войны.
Он привстал, расстегнул рубашку и нарочито медленно стал ее снимать. Допустим, не нарочито, допустим, ему просто было больно, а еще ну очень хотелось последить за реакцией новоиспеченной сестры милосердия, которая внезапно стала вести себя так, словно никогда вообще не видела мужчин.
Аля старательно раскладывала на столе свой нехитрый набор медсестры. «Только не пялься на него, – пытаясь казаться равнодушной, твердила она себе – только не красней и не смущайся!»
Конечно, он видел ее смятение, и, наверное, со стороны это выглядело бы действительно смешно, если бы ему не было так больно и так плохо.
– Можно смотреть, – проговорил он, растягивая слова, и она повернулась. Рана была небольшая, но устрашающая, с рваными краями и запекшейся кровью, и Аля снова испытала острое чувство жалости по отношению к своему гостю.
Сам же молодой человек был… эх, да что там скрывать, очень хорошо сложен, со всеми вытекающими отсюда широкими плечами и даже кубиками пресса на животе. Вот вам и неприятности…
Она склонилась к нему и заученным тоном профессиональной медсестры проговорила:
– Сейчас будет больно.
А дальше действительно было больно. Она твердила, что рану надо зашить, а сама старательно полила ее йодом, а затем начала неумело бинтовать. И это неправда, что боль туманит рассудок, а, может, тут помог спирт, но он понимал и осознавал все достаточно четко. Она действовала не очень ловко, по ходу дела извиняясь за свою неуклюжесть.
– Понимаете, я этого никогда раньше не делала…
– Поразительно, – сквозь зубы проговорил он, едва сдерживаясь, чтоб не застонать или не заругаться, – я думал, что все девчонки с детства только это и умеют – лечить и учить. Мимолетно вспомнилась его бывшая подруга.
– Постоянно лечить и учить! – он сделал ударение на этих словах, видимо от боли, подумалось ей, но она покачала головой:
– Я не умею ни того, ни другого.
– А что же вы умеете, – полюбопытствовал он.
– Не люблю говорить о своей работе, – нахмурилась девушка.
– И все-таки…
– Я – синоптик.
Удивление победило боль. Он смотрел на нее во все глаза.
– Синоптик? Вы существуете? Никогда не видел живого синоптика.
Фраза получилась нелепой и бестактной. Он осекся:
– Н-ну, ладно, простите, я думал, что они живут только в телевизоре.
– В телевизоре живут актеры, а вовсе не настоящие синоптики, – вздохнула она.
– А настоящие синоптики, где они живут?
– Точнее, метеорологи. Их обычная среда обитания – такие поселки, как этот, институты и метеостанции, которые находятся очень далеко от человеческой цивилизации.
Он без смущения еще раз внимательно ее оглядел. Очень простая одежда, невысокий рост, грациозные движения и словно точеная фигура, тонкие запястья и очень красивые, загадочные, глубокие глаза. Сейчас они смотрели настороженно, но, когда она улыбалась, ему хотелось утонуть в мягком бархате ее взгляда.
Аля с трудом сдерживалась, чтоб не сбежать от его прямого и пристального взора.
Но смущение быстро прошло, он не оценивал, не обижал, а сам молодой человек не подшучивал над ней, а действительно искренне интересовался ее профессией.
– М-да-а. Простите мне мою бестактность, но это все оказалось очень интересно.
– Ничего, я привыкла.
– И очень жаль, – она удивленно подняла брови, слушая, чего же ему жаль.
– Очень жаль, что на телевидении нет настоящих синоптиков. Вы бы смотрелись там прекрасно, – окончил он свой монолог, и ее смущение пролилось бальзамом на его огрубевшую душу.
Аля, смешавшись, не сумела его даже поблагодарить за комплимент. Все же, она не любила слишком распространяться о себе и потому решила перевести разговор, и, наконец, узнать, кто он такой:
– А вы? Кем вы работаете?
И тут он некрасиво отшутился:
– Фамилия моя слишком известна, чтобы я ее называл! Впрочем, как и профессия.
– Вы что, преступник, – подозрительно прищурилась Аля, и они рассмеялись.
– Давайте вы все же закончите, а я после вам все объясню, – он склонил голову, так и не пожелав раскрывать свои секреты.
– А имя у вас хотя бы узнать можно? – девушка раздраженно дернула бинт чуть сильнее, чем нужно, и он зашипел от боли.
– Конечно, можно. Простите, что сразу не представился, я – Алекс. И он склонил голову, словно в знак приветствия.
– Алекс – это Леша?
– Нет, Алекс – это Александр, но с легкой руки младшего брата, меня почти никто так не называет. А вы, как ваше имя? – вспомнил он, наконец, о девушке.
– Я – Аля.
– Аля – это Альбина?
– Нет, Аля – это Александра, – усмехнулась девушка и прибавила, – меня почти все так называют.
Он оценил юмор и улыбнулся.
– Значит, тезки. Ну, что ж, будем знакомы, – тепло проговорил он и протянул ей руку.