Кадры из далёкой жаркой страны мгновенно исчезли, не оставив даже мимолетного воспоминания, точно так же, как и удивление, так поразительно запечатлевшееся на лице Роберта несколько мгновений назад.
Роберт с улыбкой посмотрел на Йована, потом опять на небо.
«И всё-таки по небу плыла именно лошадь, а не медуза», – подумал он.
Йован и Роберт, двое закадычных друзей, продолжали весело всматриваться в облака.
А в это время по небу, улыбаясь, проплывала лошадь с длинным рыбьим хвостом.
Глава 2
Женева, Швейцария. (Тревор)
17.12.2011. 09:03
Яркие лучи солнечного света, пробивавшиеся сквозь щель в задвинутых шторах, выхватывали из темноты часть широкой кровати. На стеклянном прикроватном столике настойчиво звонил мобильный телефон. Из душевой комнаты доносился шум воды. На полу лежали разбросанные мужские носки, брюки и женское бельё.
Телефон на секунду умолк, но потом снова позвонил. Тревор в банном халате и с полотенцем на голове подошёл к кровати и взял телефон.
– Доброе утро, Виктор… Да-да, ровно через час… Спасибо.
На том конце провода повесили трубку. Помощник Аманды напомнил Тревору о времени сеанса.
Тревор положил телефон и раздвинул шторы. Из окон отеля Beau-Rivage, расположенного на берегу Женевского озера, открывался панорамный вид на фонтан и заснеженные вершины швейцарских Альп. В комнате сразу стало светло. На кровати, раскинув копну длинных чёрных волос, лежала молодая девушка, укрытая лишь серой шёлковой простынёй, которая, словно вторая кожа, обтекала её оголённое тело. Девушка спала, тихо посапывая.
На мгновение остановив на ней взгляд, Тревор вспомнил вчерашний вечер в ночном клубе, который он часто посещал во время пребывания в Женеве.
Этой ночью в клубе выступала какая-то, наверное, весьма популярная группа, потому что две сотни молодых людей стояли у сцены и громко подпевали вместе с солистом под оглушительный аккомпанемент ударных.
Синие и жёлтые густые лучи прожекторов выхватывали из толпы лица и руки поклонников. Лазерная цветомузыка время от времени ослепляла Тревора, и он, отвернувшись от сцены, направился к почти безлюдному бару. Молодой бармен с выбеленными короткими волосами и цветными татуировками на обеих руках и шее принял заказ и налил Тревору виски. На другой стороне барной стойки одиноко сидела девушка и наблюдала за Тревором. Когда они встретились взглядами, она улыбнулась и опустила глаза. Но через мгновение снова посмотрела на Тревора цепким, проницательным, несколько любознательным и одновременно дерзким взглядом. Тревор залпом опустошил стакан и уверенно направился к ней.
Утром он не помнил ни её имени, ни того, откуда она, ни то, о чём они вели разговор в том клубе. Несколько стаканов виски смешали воспоминания прошлой ночи, и всё лишнее, неважное, как лёгкий туман, растаяло в глубине его памяти навсегда. Но время от времени в голове Тревора возникали и исчезали рваные, перемешанные между собой кадры их объятий и поцелуев. Он не мог вспомнить, как они оставили ночной клуб, как оказались здесь, в гостинице, в его номере, но память бесстыдно рисовала прожитые моменты близости. Тревор вспомнил её освещённое узким лучом бледного лунного света скользкое от пота страстное тело в своих руках и улыбнулся.
«Хлоя», – вдруг вспомнил имя незнакомки. – «Кажется, именно так она себя назвала. Да, именно Хлоя».
Тревор оделся и открыл бумажник. Внутри, в прозрачном кармашке, виднелось его удостоверение, на котором большими буквами было написано слово «ПРЕССА». Он вынул из бумажника четыреста швейцарских франков, положил их на тумбочку возле девушки и быстрым шагом вышел из номера, а потом на улицу.
Приближалось Рождество, а в Женеве стояла тёплая осенняя погода. И только ночью градусник иногда опускался до минус пяти. Давно здесь не было так тепло в это время года. Но для Тревора, который прилетел из Сахары, в этом был свой плюс. Ночью в пустыне температура тоже не поднималась выше трёх-четырёх градусов по Цельсию.
От Beau Rivage Hotel до Rou du Cendrier было минут двадцать спокойным шагом вдоль набережной.
Перед вторым сеансом Тревор заметно нервничал. До настоящего момента он не проникся полностью всей ситуацией и не совсем осознавал, что с ним произошло накануне. За последние двенадцать часов в мыслях он несколько раз перемещался в кабинет психолога Аманды и вслушивался в свой голос, звучавший из динамиков маленького портативного диктофона, повествуя совершенно невероятную историю скрытой где-то глубоко в его подсознании, неведомой никому стороны его жизни.
А всё началось несколько дней назад после неожиданной встречи и безобидного, на первый взгляд, предложения.
***
– Да, Тревор, очень хорошие камешки, – картавя заявил пожилой ювелир, всматриваясь сквозь толстую лупу в большой круглый бриллиант размером с лесной орех. – Вот этот – само совершенство.
Невысокий седой еврей с поднятыми на волосы очками в роговой оправе в течение пяти минут разглядывал сквозь лупу бриллиант, зажав его тоненьким пинцетом в руках в белых перчатках из хлопчатобумажной ткани.
Он осторожно положил камень и взял следующий из горстки практически одинаковых по размеру и форме камней, россыпью лежащих на чёрном лаковом столе.
– Замечательно! – продолжал восхищаться он. – Огранка изумительная! У всех рундист, словно лезвие… Цветность и чистота – как Божья роса…
Роберт молча наблюдал за работой ювелира.
Со Львом Гольденбергом, ювелиром, эмигрантом из Советского Союза, Тревора несколько лет назад познакомил главный редактор Les Mondes Рошфор, который часто заказывал у него ювелирные изделия.
Лев Гольденберг делал изумительные копии изделий лучших коллекций ювелирных домов Европы.
«Покажите мне фото шедевра, и я сделаю вам в сто раз лучше и ровно вдвое дешевле», – любил повторять старый еврей всякий раз, когда к нему обращались потенциальные клиенты. И действительно, мастером он был непревзойдённым.
– Есть у меня один заказчик, который всё это может взять одним лотом, – не отрывая взгляда от очередного камня, предложил ювелир. – Если с ним хорошо поговорить, то миллионов пять за лот выплатит не раздумывая. А может, и больше.
– Лев, я пока не думал продавать. Мне бы их спрятать где-нибудь на какое-то время.
– Тео, ты не понял, – отвлёкшись от бриллианта и направив свой колючий взгляд на Тревора, мягко сказал ювелир. – Пять миллионов не долларов, а ойро. Это очень большие деньги, друг мой.
– Лев, мне нужно только надёжное место на пару дней, до Рождества. Я живу в отеле и держать их в сейфе крайне опрометчиво.
– Тов5, друг мой, хорошо, – огорчённо вздохнув, ответил ювелир, собирая все камни в зелёный бархатный мешочек. – Ты знаешь, что надёжнее места тебе не найти. А если надумаешь продать, то только скажи, и я всё организую в течение двух-трёх часов.
Через некоторое время после разговора с ювелиром Тревор сидел на открытой террасе небольшого ресторана в самом центре Женевы и за чашкой кофе читал свежие газеты.
К этому времени за его спиной осталась военная служба, о которой напоминала синяя татуировка в форме черепа на левом плече, как аббревиатура разведывательного батальона бригады морской пехоты Французского иностранного легиона, расквартированного в Алжире, и факультет Французского института журналистики при университете «Париж Пантеон-Ассас». В настоящее время он числился специальным военным корреспондентом газеты Les Mondes.
О своём детстве Тревор помнил очень мало и обрывисто, так как его семья всё время куда-нибудь переезжала.