Забинтованный человек приподнял шляпу, чтобы поля больше не мешали ему лицезреть темную площадь со старыми фонарями и полуразрушенными домами (с разбитыми окнами и скрипучими порогами). Фокси узнал шорохи, доносящиеся с каждой гостиной. Это место просто запечатало их.
– Здорово. Здесь любят поиграть с гостями. А такие игры любят только одни существа. Такие же как отец Тишины. Наверно, сделаю его главным злодеем в своей книге.
XII
Ночь обнимала Харона и Фокси (это еще раз доказывает тот факт, что она не злее дня и утра, и что люди сами наполняют вещи смыслом: ночь темна, а темнота ОЗНАЧАЕТ зло, день светлый, а свет означает добро. Но, ответьте на простой вопрос: если ночь сменяется днем, то это и в правду похоже на борьбу? Неужели добро, идя ВОЙНОЙ на зло, остается добром? Тогда просто зло в светлом нападает на зло в темном, но никто из СОПЕРНИКОВ не может быть добром. Добро проявится тогда, когда прекратит войну и по-настоящему решит проблемы. День не воюет с ночью, они друг друга дополняют, так же, как и свет дополняет тень. А зло – это отнюдь не вампир, и ему плевать, насколько светло в твоей кожаной комнате), и не предпринимала никаких попыток испугать их. Харона беспокоили только исчезающие и возникающие из ниоткуда портреты.
Город изо всех сил пытался не шуметь. Покой лишь иногда нарушал скрип форточки (а Лили еще на что-то жаловалась в «слегка» потрепанном агентстве) или треск потолка под дырявой крышей. И эти звуки как летучие мыши стаей набрасывались на героев, слетаясь на треснувшую площадь. В каком-то из домов, похоже, делали перестановку, а где-то разбивали бутылки. На самом деле в мире происходит гораздо больше чертовщины, но когда ты гуляешь по мертвому городу, услышать жизнь хочется как никогда (но если в такие моменты ты ее слышишь, стоит задуматься, а не погулять ли где-нибудь в другом месте).
Харон ходил по тротуару то в одну, то в другую сторону, а Фокси чесал своим животом траву. Он подскочил и что-то буркнул по-собачьи, уставившись на Что-то позади Харона.
– Ну, здравствуй, котик, – сказал Харон.
Затем мумия повернулась к коту, чтобы присесть и протянуть ему лапу. Кот подал свою лапку в ответ, и я бы до сих пор удивлялся, как Фокси не отгрыз эту черно-белую лапку в приступе ревности, если бы я не знал, что… А, впрочем, забегать вперед нельзя.
– Да ты у нас такой вежливый, – Харон положил руку на голову котика и хорошенько потрепал его шерсть.
– Мя-я-я-у, – ответил собеседник.
– Что такое? – спросил Харон.
Кот вырвался из руки Харона и ринулся, как могло показаться, подальше от такой «ласки», но очень быстро бездомный остановился и посмотрел на волшебника (напоминаю, что у этого котика были слегка специфичные глаза, похожие на широко раскрытые человеческие органы зрения, от чего особо впечатлительные должны испытывать дискомфорт, наблюдая, как это животное поворачивается в их сторону). Харону повезло, что он повидал многое на свете, и простые стеклянные глаза (на фоне всего происходящего) не могли причинить увечья выпускнику академии Страйкхерта.
Кот промяукал и отбежал подальше. Там он снова обернулся.
– Ты хочешь, чтобы я пошел за тобой? Ты что, не видишь, что я занят?
Кот перевел свой человеческий взгляд на Фокси, лежащего на траве, и подошел обратно к Харону. Зверек задрал голову и прямо в пламенные глаза мумии произнес:
– Мя-я-я-я-у!
– Чем? Ну… – остальное Харон проговорил себе под забинтованный нос. – Я тут вообще-то хожу кругами и не знаю, что делать дальше, а ты меня отвлекаешь… Ладно, так уж и быть, я посмотрю на то, что ты хочешь показать.
Пока Харон шел за котом и думал, куда в принципе способен уйти гипотетический кот (в том смысле, куда можно прийти, если продолжать идти за каким-нибудь котом?). Вскоре Харон обнаружил, что он размышляет, как очень умная собака, но такой комплимент выпускника академии магов не устроил.
Пока они шли по площади (и приближались они к любимому дому с привидениями), Харон испытывал странное чувство, будто на него кто-то глазеет со стороны. Ради интереса (ведь таким как Харон, по всеобщему мнению, движет только спортивный интерес и ничего еще) он осмотрел домики, что вырастали по дороге, и обнаружил в них то же, что и несколько часов назад.
Но тут Харон разрешил взгляду подняться чуть выше…
На одной крыше сидело что-то черное, и сложно было оценить его размеры, ведь ночная тьма имела свойство вводить в заблуждение тех, кто не обладает фонарем. На фоне звезд горели восемь красных огней, а вокруг них постепенно вырисовывались конечности. Одна пара, затем вторая… После этого третья… На четвертой Харон понял, что тварь не движется, и что, возможно это тень от дымохода. Но вот огни стали гореть сильнее, и агент уже не сомневался, что из темноты на него смотрит что-то размером с гаражную крышу. Взгляд этой твари приковал к себе всего Харона, и за те моргания, что существо смотрело на него, забинтованный человек не сумел сделать ровным счетом ничего (как бы сильно он не готовился к подобным ситуациям всю жизнь). Лапы этой твари оставались неподвижными, и Харон посчитал, что для такого пафоса нужны были бы крепкие и выносливые конечности.
На лапы он смотрел лишь боковым зрением, потому что центром вселенной по прежнему был рисунок разгорающихся звезд, которые в одно моргание превратились в ослепительный свет. Вспышка была такой же противной, как солнце, давящее на глаза по утру (на моргание он представил, что это просто напряженный сон, и что надо только посильнее зажмуриться, чтобы проснуться в ногах Тишины, и… Как ни странно, это помогло). Свет закончил наступление, лицо Харона утратило красные оттенки, а мертвый город снова заскрипел. Агент открыл глаза, и призраки, столпившиеся возле своих окон, увидели красный свет. В забинтованном человеке что-то изменилось, и на эту мысль наталкивали новые глаза, выглянувшие из-под шляпы.
Харон посмотрел на крышу, и никого там не обнаружил. Зато на земле он нашел кота, играющего с лоскутами.
– Эй-эй, дружок! Я тебя превращу в палку ветчины, и при том я еще подумаю, обоснованно ли будет делать это при помощи магии.
Кот оторвался от увлекательнейшего занятия на свете и снова побежал вперед.
– Я рад, что мы договорились.
Харон шел за котиком и смотрел в сторону той самой крыши, где что-то сверкнуло восьмью глазами. Агент смотрел туда, пока позволяла шея. Как и ожидалось, кот привел красноглазую мумию к полюбившемуся дому с самой дурной репутацией в дурном месте. Внимание с паука на крыше постепенно переходило на жутковатый дом.
– Ну, что ж, пора уже закончить это дело (пока у меня все дома).
С этими словами Харон зажег сигарету.
– Что ты так смотришь? – спросил он кота. – У меня тоже есть потребности.
– Мя-я-я-у…
– Понимаю тебя.
Очень скоро забинтованные пальцы пнули окурок, а на месте его падения вырос белый шипастый цветок (какие обычно дарят альвы на первом свидании). Харон переступил собственное творение и поднялся к двери, которую пытался разодрать котик. Зверь кинулся на кухню, как только они вошли. Харон вздохнул и зашагал вслед за кошкиной тенью, попутно осматривая достояние прошлого века.
В прихожей агент обнаружил деревянную лестницу с лакированными перилами. Харон узнал работу великого мастера Компромисса, когда посмотрел на готические узоры на дубовой материи. Экскурсию прервал внезапный хлопок за спиной. Рефлексы (которыми, по идее, не должна обладать мумия) и непроизвольное внимание заставили агента обернуться, дабы убедиться, что уличная дверь сошла с ума, ни с того ни с сего начав стучать по проему.
«Ну и ветер», – подумал Харон.
При свежем взгляде на прихожую что-то не дало покоя волшебнику. Что-то перемещалось у него за спиной на протяжение всего расследования. Агент заметил портрет на стене между лестницей и кухней. На картине изображался человек с хмурым лицом, и эту физиономию Харон узнал без труда.