Справа и слева от князя защелкали тетивы: глухо – луков и звонко – самострелов. Половцы на боковой улочке стали падать наземь, животные, потерявшие всадников, испуганно толпились у бьющихся в агонии передних коней, не давая возможность задним всадникам пробиться к русским.
Улеб оглянулся. Степняки, вытесненные его неожиданным нападением в другую улочку, уже были не опасны: кто лежал на деревянном помосте, суча ногами, кто убегал, нахлестывая коня плеткой. Вольга, опустив кистень, на трофейном коне подскакал к князю.
– Где Кузьма? Видел?
Улеб покачал головой.
– Кузьма! – заревел Вольга на весь посад. – Кузь-ма!..
– К городу, боярин! – схватил его за плечо Улеб. – К городу!..
Перед самыми воротами Путивля, когда кончились дома посада, на защитников острога, уцелевших в уличных схватках, опять налетела орда. Развернувшись на свободном пространстве, половцы выставили перед собой копья и во весь опор помчались на жидкий строй русских. Непременно смяли бы, если б со стен не ударила туча стрел. Выпущенные из больших самострелов оперенные сулицы пронзали коней степняков во всю длину крупа, пробивали навылет тела всадников. Длинные стрелы составных луков и короткие – ручных самострелов разили в незащищенные лица, руки, ноги, находили незакрытые броней участки тела или пробивали броню… Из мчавшегося к воротам города могучего вала, только жидкая волна достигла переднего ряда русских воев, да и та тут же схлынула, напоровшись на острые копья. Уцелевшие степняки скрылись за домами.
– Где Кузьма? – опять подскакал к Улебу Вольга. – Где Кузьма?!
– Да здесь я! – послышалось в стороне.
Улеб с Вольгой невольно повернулись на голос. Закопченный, с обожженными волосами Кузьма стоял, прижимая к груди странное копье с большим веретенообразным наконечником.
– Увидел, что одно не разорвалось, – пояснил Кузьма, пробираясь ближе. – Во двор дома упало. Пока нашел…
– Дал бы я тебе! – воскликнул Вольга, спрыгивая с коня. – Голос сорвал, разыскивая гада. Чума ты московская! Гад! Да я тебя…
Он крепко прижал к себе друга. Вои, бежавшие в открытые ворота города, оглядывались на них. Но не останавливались…
Глава тринадцатая
– Поначалу думал, что это нефть. Но нефть при горении сильно коптит. Здесь же пламя яркое, дыма мало. Бензин. Прямогонный, конечно. Его в горах каждый младенец делать умеет – национальный спорт, даже змеевика не надо. Но бензин не простой – с загустителем. Не знаю, что он использовал, возможно, просто серу…
Кузьма говорил, не выбирая слов, но никто из собравшихся в гриднице его не перебивал и не переспрашивал. По лицам было видно: половины сказанного не понимают, но, тем не менее, внимали. Кузьма достал из сумки глиняную баклагу, вытащил пробку и отлил из нее в плошку. Жидкость была светло-коричневая, вязкая. Резкий неприятный запах поплыл по гриднице, Ярославна невольно сморщилась. Кузьма спрятал баклагу в сумку, взял зажженный светильник, поднес его к плошке.
Раздался тихий хлопок, и яркое пламя взметнулось на высоту локтя. Сидевшие рядом отшатнулись. Пламя бросало отблески на хмурые лица. Кузьма взял второй светильник и поднес его к плошке с огнем. В двух пядях от нее желтый язычок на кончике фитиля мигнул и погас.
– Жрет кислород из воздуха, – пояснил Кузьма. – В стороне, где я живу, называется "напалм". Прилипает к стенам и одежде, горит, пока остается хоть капля.