Некоторые были укрыты лохмотьями, но большинство лежали, скорчившись, прижимая для тепла связанные руки и ноги к телу. Волк осторожно прополз меж костров, подобрался к спящему с краю полонному со вскудлаченной головой и тихонько ткнул его влажным носом в щеку. Микула открыл глаза.
– Не сплю, – тихо прошептал волку, – тебя поджидаю. Давно. Запозднился ты!
Волк вместо ответа приник пастью к связанным за спиной рукам полонного и, перехватив толстый сыромятный ремешок на резцы, быстро перегрыз его. Микула инстинктивно подтянул руки к груди и растер кисти, разгоняя кровь. Волк тем временем также быстро справился и с ремнем на ногах.
– Веди! – шепнул Микула.
Волк осторожно пополз в темноту, человек двинулся следом. Когда они удались от спящего полона шагов на пятьдесят, волк встал на ноги, человек последовал его примеру. Пригибаясь, он неслышно шел следом за зверем, быстро пробегая освещенные луной участки берега, когда это делал волк, и опускаясь на четвереньки, когда зверь припадал к траве. Но невдалеке от одного из костров человек вдруг остановился и, крадучись, двинулся к сидевшему к нему спиной половцу. Волк попытался остановить его, схватив за рукав грязной рубахи, но Микула только отмахнулся.
Неслышно подобравшись к половцу, он из-за спины схватил его за горло и повалил на траву. От неожиданности степняк даже вскрикнуть не успел, только отчаянно забился под навалившимся на него телом.
– Тихо, выблядок! – зло шептал Микула в перекошенное лицо с заячьей губой. – Только попробуй, крикни, потрох!
Заячья Губа попытался расцепить сомкнувшиеся на его горле руки, но хват их оказался железным. Тогда половец согнул правую ногу в колене и вытащил из-за голенища сапога нож. Но ударить не успел – волк перехватил зубами кисть и держал ее мертвым хватом, пока степняк не затих. Микула бросил мертвое тело, встал. Волк тихо зарычал.
– Не гневайся, нужно было! – тихо шепнул Микула. – Никто не услышит. Я вчерась приметил, что один ночует, свои над ним смеются и гонят.
Он стащил с ноги убитого сапог, затем второй. На траву выпала прихотливо изогнутая железка.
– Вот! – показал ее Микула волку. – Огниво! У меня нашли и забрали, а как нам без огня?
Он торопливо обулся в еще теплые сапоги, сунул за голенище огниво, затем подобрал и спрятал за голенищем выроненный Заячьей Губой нож. И снова двинулся следом за волком.
Когда они выбрались из стана к забору на сгоревшем посаде, волк остановился и схватил Микулу зубами за рукав. Человек присел. У темневшей неподалеку кучи из бревен маячили всадники. Не менее десятка.
– Сторожу поставили! – охнул Микула, разглядев. – Не одолеть – их много. Не повезло нам! Может, уйдут со светом? Будем ждать?
Волк вместо ответа потянул его за рукав. И вновь, прячась и перебегая светлые места, они углубились в половецкий стан, пока не добрались до знакомого шатра и двух повозок. Костер здесь уже не горел, а человека в тюрбане не было видно. Волк остановился у одной из повозок и вопросительно оглянулся на Микулу.
Тот нырнул под крышу из шкур и появился обратно с длинной палкой в руках. При свете луны рассмотрел и понимающе кивнул. Затем заглянул во вторую повозку и вытащил из нее такую же оглоблю. Волк вопрошающе смотрел на него.
– Сожжем их шереширы! – догадался человек. – Орудие останется, а запускать будет нечего!
Он присел и попытался вытащить палку из веретенообразного кувшина. Не получилось. Микула достал из-за голенища нож и поковырял им у горлышка, вытаскивая проконопаченную паклю.