Вы все прозевали
Царство, Год и Час.
С мякиной прожевали
великих нас.
Вы скалили нам
саблезубую пасть.
Вот только лишь картошку
разрешили украсть —
Горячую лаву: сверху перец и лук,
И серп и молот, и красный круг,
И масло и грибочки… – торговка – визжи!
Вон, по снегу рассыпаны монеты и ножи!
Вон, рынок бежит, весь рынок визжит!
А вон на снегу синем девочка лежит —
В шапке мерлушковой, в мочке – жемчуга,
Балетно подвернута в сапожке нога…
И я над ней – голодная – кол в рот вам всем —
Стою в клубах мороза, из горсти картошку ем!
Мы обе украли: она – судьбу, я – еду.
Украсьте нас орехами на пьяном холоду!
Венчайте нас на Царство, шелупонь-лузга-казань:
Царевну-лебедь-мертвую, княжну-голодрань!
Стреляют… хлещут… свищут…
идут нас вязать…
Вареною картошкой…
мне пальцы… унизать…
О клубеньки-топазы…
о перец-изумруд…
Кровь на снегу… все в шапочках… мерлушковых… помрут…
И тот, кто ломал мне руки, бил, не жалея сил,
Носком сапога на красный снег
картошку закатил.
Глаза детей голодные
Неудивительно, что, после картин толпы, войны, общего безумия, социальных потрясений мысль поэта обращается к детской теме.
Вот же они, рядом с Ксенией – русские мальчишки! Глаза голодные, испуганные, губы в странной недетской усмешке – дрожат. Лохмотья обвивают тела ледяными лентами с острыми краями. О ком же ещё волноваться, кого кормить, кого оберегать от бед? У автора достаточно внимания и сил для главного – материнства, заботы о живом, пока ещё крохотном ростке будущего – веселого, земного и правильного, пережившего с заботой матери, женщины боль революций и войн, стужу всех наших русских зим, что не пережили Марина Цветаева, Осип Мандельштам, Николай Гумилёв, их современники…
Щербатые, пацанята,
Что жметесь, – поближе, ну…
Я в дольнем мире треклятом
Ломоть вам в зубы втолкну.
Огрызок тощего мяса:
Живое – вживе дотле!.. —
Чтоб вы своего часа
Не знали на голой земле.
На тебе, Федя, кусок,
и тебе, Коля, кусок;
А я сама привяжу за живый в помощи поясок
То, что вы не догрызли:
Кость воли,
Ребро жизни…
То значимое, что остается детям после скромной трапезы, самое главное, самое дорогое, мысленно протягивает поэт и нам: «кость воли, ребро жизни». Без капли сомнения принимаю такой судьбоносный подарок. Сохраню. Благодарю!
Дорога художника
Елена Крюкова более двадцати лет жизни посвятила изучению и подробному отражению -выражению в своих стихах и своей прозе главных, веками складывавшихся символов-знаков русской и мировой культуры. Таинственные и величественные образы Иисуса, Богородицы, Марии Магдалины, других православных святых тревожат воображение художника, но тут дело даже не только и не столько в христианской мифологии. Сакрален для Крюковой сам русский народ, и его мрачное символическое, через все времена, шествие в «Юродивой» передано как нельзя более мощно, неуклонно, неотвратимо:
Они шли прямо на меня, и я видала их —
В шинелях серого сукна, в онучах записных,
И в зимних формах – песий мех! – и зрячи, и без глаз —
На сотни газовых атак – всего один приказ! —
Крестьяне с вилами; петух, ты красный мой петух,
На сто спаленных деревень – один горящий Дух!
На сто растоптанных усадьб – один мальчонка, что
В окладе Спаса – хлещет дождь!.. – ховает под пальто… —
Матросы – тельник и бушлат, и ледовитый звон
Зубов о кружку: кончен бал, и кончен бой времен,
И торпедирован корабль, на коем боцман – Бог,
А штурман – нежный Серафим с огнями вместо ног… <…>
Это такой русский «Ночной дозор», – и правда, рембрандтовские краски просвечивают в этой подробной и вместе цельной словесной живописи.
Память крови и предков, весь жизненный опыт русского человека, пылающая совесть – равноправные соавторы писателя, так и было задумано изначально. Они дополняют всё то, о чем говорит поэт между строк, новыми штрихами, звуками родной речи, неожиданными оттенками эмоций; делают стихотворную картину в воображении читателя кинематографически подробной, придают ей неповторимые черты.
– Эй, возьмитесь за руки, красные люди!.. —
Не взялись.
Горкой красного винограда на грязном зимнем блюде
Запеклись.
– Эй, что ж вы не пляшете, скоморохи?!..
Ноги отсохли, ну?!.. —
На морозе распахнуты шинели, ватники, дохи.
Всех обниму: огляну.
– Эй, что молчите…
на меня колко глядите…
как… елка в Новый Год?!..
И с гармонью инвалид
харкнул из глотки холодный болид:
– Дура. Война-то… идет.
В книге стихов «Юродивая» Елены Крюковой – наши идеалы, святые имена. Юродство героини этой своеобразной стиховой оратории совсем не ортодоксальное, не «приличное», не каноническое. Эта владычица юродивых говорит и делает что хочет, ориентируясь лишь на любовь и видя перед собой лишь одну ее, которая, по апостолу Павлу, и есть Бог.
Возможно, это спорная этическая позиция, но ведь искусство – эстетика, а в корнях любой эстетики все равно прорастает народная могучая этика, как ни крути.
Удивительное сплетение исторических событий и отдельно взятой жизни юродивой Ксении, чистой души, человека светлого, сердечного и мужественного, словно бы говорит нам о том, что и мы можем отвлечься от быта и заглянуть в Бытие – далеко в прошлое и далеко в будущее. Зачем? Возможно, чтобы знать, к чему на самом деле мы идём.
Ольга ТаирКСЕНИЯ
фреска
Выходит Ксения Юродивая из метели
«ОдЪжду разрывала…»
ОдЪжду разрывалаИ ноги задирала.А послЪ – на снЪгу —Въ алмазахъ одЪяла —Пить изъ грудей давалаИ другу, и врагу.Пить изъ грудей! – ихъ много.Въ нихъ млеко и вино.Въ крови, слепой, убогiй,Безрукiй и безногiй —Всякъ, отъ червя до Бога,Дышалъ въ меня темноИ ползъ, сосцы хватая,И падалъ на бЪгу…Я корчилась, святая,На каменномъ снЪгу.Рычали и катали,И сапогомъ – въ уста…А платье разорвалиОтъ срама до креста.Горячая картошка
Пляска на Арбате вместе с медведём. Зима
яо«О, так любила я цветную…»
О, так любила я цветную,меховую, рогожную толпу!Видала я ее живую.Видала я ее в гробу.Мне каждый помидор на рынке,чеснок был каждый – царь!Одни обмылки и поминки.Один пустой мышиный ларь.Цветносияющее Время,родное, нищее, – прошло.Уже не стремя и не семя:Я под босой ногой – стеклоВ грязи.Ты не увидишь блеска.И ты раздавишь всей ступней.И боль. И кровь. И выкрик резкийЧужой. И хруст последний мой.С петухом на руке
«…Петух мой чудесный…»
…Петух мой чудесный.Он знает народ.Он манны небесныяБлестки клюет.Обман ваш поганыйОн видит насквозь.Под клювом-наганом —То гвоздь, то гроздь.Он знает: народуВеселье давай.За жизнь и свободу —Тугой каравай.За веру и славу —Динарий-медяк.Медалей кровавыхПустой перебряк.Мясных расстегаевВ печи переброс.Он воплем пугает! —А смеху – до слез.Ты, красная птица.Гляди, что за люд.Им лишь бы упиться —В мешок наблюют.Да, мы не святые.Да, голь-голытьба.Такие простые,Как наша судьба.А зерна в желудок —За трех и за двух.Народ жирных утокТы видишь, петух?!..Ты зришь ли болотных,В пуху, куликов —На кочках мерзлотных,В мерцанье оков?!..Я по снегу, птица,Свищу босиком!Мне жизнь моя снится!Мне смерть нипочем!Я малая мышка!Я волк! И я лис!Кричи, петушишка!Вопи! Захлебнись!Ори!.. —как распустишьОгненный хвост!Меня ты не пустишь —Босую – до звезд.«Зачем ты, девка, с петухом танцуешь?!..»
ее«Дай мне бутылку черного…»
Дай мне бутылку черногоВ пятерню.Я лишь Небу покорная.Ему – не изменю.Дай мне бутылку красного!..Петуха – на ощип…В жизни нет ничего прекрасного,Если твой Бог погиб.У проруби
– Молчи!Юдоль твоя легка.– Дам…– Я сам – петух хоть куда…«Я каменная баба…»
и«Ну, сбегай же с ума…»
Ну, сбегай же с ума.Это просто.Видишь, бьются в осколки – задарма —Лица и звезды.Полотенце ветра трет,Трясясь, отираетМне мокрые щекии кривой рот,И лоб – от края тоски до края…И нет ничего под Луной,За что я бы не заплатила.Спой надо мной,священник больной,Без паникадила.Схождение с ума