– Анна Кларенс.
Моё имя. Нужно двигаться. Подхожу к дверям, к дверям суда. Зачем же боюсь? Ничего не изменить. Рано или поздно случилось бы, все когда-нибудь умирают. Но то все, а то я. Хотя, чем же отличаюсь от всех? Особенная я лишь для себя. В действительности, все одно; частичка толпы, ничтожный муравей на лоне Господа.
Глава вторая. Судный час.
Ты можешь наживаться на других,
На их печали, на слезах, и на их горе,
Но рано или поздно, из живых,
Уйдёшь. И судный час настанет вскоре.
Двери открылись. Перед глазами предстала великолепная, необъятная зала. Взглянула под ноги: чёрные, мраморные полы, светятся от чистоты и света, падающего из витражей. Посмотрела направо: несколько рядов длиннейших скамеек, расположенных на различных высотах, начинаются от стены. На них множество мужчин, в оливковом одеянии, и в треугольных уборах. Повернула голову; впереди возвышенность, состоящая из ступеней двух высот: выше посередине, и две, по бокам. На каждой ступени квадратный стол, за каждым столом мужчина. Все трое необыкновенно одеты, двое, в изумрудных мантиях, и в плоском квадратном уборе, того же цвета. А один, посередине, в белоснежной одежде, с посеребрёнными узорами. На голове высокий прямоугольник, серебристого цвета, по краю, обложенный безупречными, чётко огранёнными бриллиантами, переливающимися от контрастных лучей красного светила, отражённых витражом, камни будто пульсируют собственным солнечным соком, разливая сильными волнами насыщенные цвета, отражая яркие и тонкие полосы света, источаемые пунцовым сердцем, многочисленными гранями.
Окна особо привлекли моё внимание: громадные, с платиновыми, рельефными рамами, они отпечатались в сознании, словно внутренний фотограф, подмечающий колкие моменты, вышел из оков будничного и принялся упиваться красотой; бесцельной, но возвышающей. Витражи, с безумно сложным рисунком, невероятной тонкостью и грациозностью линий завораживают: стекло каждого окна, имеет особый, только свой рисунок. А окон здесь двенадцать. Тут, ангелы. Серьёзны и несколько грустны, представлены в обличии детей. Нагие, лишь тонкая лента ткани, обвивает полную ножку или ручку. Их белые, небольшие крылышки сложены за спиной. Другое окно; написан огромный чёрный ангел, вокруг него множество тёмных, страшных существ, бесы, или ещё кто, не знаю. А вот увлекательней; на третьем окне, изображён огромный шар. Шар покоиться на горе. Или, вовсе не покоится, ведь несколько десятков маленьких человечков, толкают его на гору. С другой стороны шара также стоят люди, только эти, толкают шар вниз, с горы. Кроме того, огромное множество человечков, около сотни тысяч, стоят у подножия горы, и смотрят вверх, на борющихся сородичей. Интересно, кто же победит? Следующий витраж: изображён человек. Он разделён на две части; одна черна и уродлива, другая красива и светла. Между половинами, перегородка. Кажется, она движется…
– Анна.
Мужчина, сидящий на высшей ступени, обратился ко мне. Наверное, судья. Я посмотрела в большие, синие глаза, слишком чистые и спокойные, для человеческих.
– Вы бог? – спросила я. Ровный, басистый смех разнёсся по зале, наполняя величественное место глубокими, монотонными звуками. Мужчина ответил нежной улыбкой.
– Нет, я не бог. Лишь слуга Господа.
Хотелось спросить, где же бог; даже, слегка приоткрыла рот, но мелькнувшая мысль, остановила порыв: не стоит задавать многих вопросов. Ещё с секунду смотрела на Судью, и опустила глаза.
– Анна. В зале решается судьба людей. Я и совет, – широким движением руки он указал на длинные скамьи, переполненные мужчинами в оливковом одеянии, – решаем, куда попадёт человек после смерти.
Нет, не может быть реальностью, подобное. Сон. Точно, сплю. Всё не настоящее. Ущипну себя за руку, сильно ущипну, и проснусь. Ай! Больно. Как же больно? Я мертва! Нет тела. Видела, как бездыханное, оно лежало на дороге, и истекало кровью. Ничего не понимаю. Похоже, загробный мир, за пределами того, что я привыкла считать нормальным. Не сон, всё происходит на самом деле. Не фантазия, всё реальней, чем когда-либо. Мир новой действительности, открывающейся только после смерти. Что это?
– Почему чувствую запах Лилий?
Я произнесла вслух? Не нарочно. Неожиданное ощущение, необычное для нынешнего положения, неподходящее к месту. Не надеялась на ответ, но, ждала его. И получила.
– Потому что душа ещё, частично, привязана к телу.
– Я жива?
– Нет. Ты мертва. Некоторое время после смерти, души имеют ветхую связь с плотью. Один услышит шёпот родных над ухом, другой осязает последний поцелуй любимого, третий почувствует слезу, упавшую на поверхность кожи. Кого-то обожгут слезы ненависти. Ещё, возможно ощутить запах цветов, положенных на могилу.
– Значит, меня похоронили…так скоро?
– Время здесь идёт по-другому, Анна.
«По-другому», – отдалось в голове. Моё тело сейчас под землёй. Лилии, любимые цветы, никаких сомнений; мама положила их на гроб. Мама. Осознание того, что не увижу больше добрых, тёмно-карих глаз, не возрадуюсь светлой улыбке, не прижмусь к тёплой груди, заставляет жалеть о смерти. Не могу представить, какую боль чувствует теперь мама, единственный человек, по-настоящему любивший меня.
– Я попаду в ад?
Мужчина улыбнулся. Нет, он не человек. Слишком отличается. Другой. Чувствую что-то исходящее только от него. Может и не бог, но явно ближе прочих к нему.
– Нет, – ответил он, тем же низким, спокойным голосом, – Ты не сделала ничего плохого.
«…Ничего плохого», – отразилось в голове. Действительно, не сделала ничего плохого. Не потому, что правильная, религиозная, или что-то в этом роде. Просто, не хотелось. Да и не помню, правда, хотелось ли чего-нибудь. Всё как пеленой покрыто. Жизнь – не жизнь, жизнь туман.
– Значит, я попаду в рай?
Судья нахмурился, прошёлся пальцами по гладко выбритому подбородку.
– Нет. Ты не сделала ничего хорошего. Посмотри назад, Анна.
Повернулась. Двери, открытые предо мной несколько минут назад, исчезли. Гладкая матовая стена на их месте. Недоумевая, я обернулась.
– Обрати внимание на весы.
Взглянула снова. На месте, некогда пустом, расположились большие, с меня длинной, медные весы, представляющие две чаши, висящие на цепях, состоящих из огромных звеньев. Одна чаша из платины, другая из множества чёрных, крупных, жемчужин, не представляю как, склеенных вместе.
– Весы решают судьбу души. Перевешивает тёмная чаша, душа отправляется в ад. Светлая чаша полна, место души в раю.
Я подошла ближе, чтобы заглянуть в чаши; увиденное не удивило, но огорчило. Сделалось неловко, даже стыдно. Я вдруг почувствовала, особо сильно, что хочу уйти, куда угодно, лишь бы всё решилось скорей; слишком уж утомительно, ждать, пока душе вынесут приговор.
– Но, они пусты, – произнесла я, сделав шаг от весов, взглянув на мужчину.
– В том то и дело.
Судья посмотрел в сторону, прищурился. О чём думает? Почему молчит?
– Послушай, Анна, – наконец, порвал он тишину. – Может ты хотела бы вернуться в свой мир? Изменить жизнь, или, хотя бы, попытаться. Что скажешь? Редко предлагаю людям подобное.
Неожиданный вопрос. Знала ответ? Хотела ли возвратиться? Продолжить серую, пустую жизнь. Снова погрузиться в бессмысленную работу, в никому не нужные отчёты, документы…Конечно нет. Одно «но»: Мама; хотела бы вернуться к ней. Но, для чего? Чтобы удовлетворить успехами на работе? Я ждала повышения восемь лет. Для чего? Чтобы порадовать внуками? А ничего, что за тридцать четыре года жизни, я не встретила ни одного нормального мужчины, ни одного, с которым получилось бы построить полноценную семью? И наконец, для чего? Если пройдёт каких-то пятнадцать лет, и вновь её потеряю. Я твёрдо решила и ответила: