Разве мысль, что цепляет заразно,
По разврату с тобою бредёт.
Вот она распаляет сознанье,
Погружая в фантазии плен,
Порождая и снова желанье
Провести в позах цепь перемен.
* * *
В лабиринтах интима и латекса,
Продираясь сквозь плёток хлысты,
Не оставишь в себе ты ни комплекса,
Всю явив глубину наготы.
И, где страстью и болью пылая,
Вновь господство тебя подчинит,
И от них в ярость счастья впадая,
Вновь оргазмом от боли пленит.
Наслаждаясь опять подчиненьем,
И стараясь послушною быть,
Ты пытаешься с томным стесненьем
Установлены рамки забыть.
Чтоб опять наказание грело,
Ну, а тело нещадно чтоб жгло,
Чтоб опять душа боттома пела,
Подчинение дальше бы шло.
* * *
Под закатом на душном проспекте,
Где цветы иногда лишь видны,
Протекает весь вечер в весёлом банкете
Праздник жизни, где люди пьяны.
Протекает неспешно, без фальши,
Тамада развлекает гостей,
Ну, а в самом конце, приземлившись подальше,
Сидит гость, чьей душе всё больней.
Простирая над стопками руку,
Он пытается жизнь заглушить,
Но унять боль, тоску, а с ней скуку
Он не в силах, сколь водку не пить.
Он пытался судьбу всё построить,
За неё бы вписался во всё,
Но уехал столы в лагерь строить,
А она тут нашла вновь своё.
И теперь вот один в ресторане,
Там, где свадьбу гуляет она,
Притулившися сбоку, спасаясь в стакане,
Водку хлещет до пьяного сна…
* * *
Хотелось бежать и орать, и долбить,
Но не было сил только взять и забыть,
И не было мыслей уже о другом,
Как только крутилась та мысль о былом.
И всё перебрав в голове сотни раз,
Забыть всё пытаясь те мысли о нас,
Тянулась рука, чтоб забыться во сне,
Фужер наполняя в наклонной струе,
И, осушив в тишине его снова,
Душа забывалась от сна вот такого.
Но только проснувшись на день так другой,
Она вновь не встретит привычный покой.
Эти же мысли, по сотне на дню,
Всё душу съедают почти на корню.
И в пустоте, что осталась внутри,
Только лишь пепел… Не видишь? Смотри!
* * *
Печальный секс под музыку дождя
Унес все мысли в тишину ночи,
Оставив в пустоте одну тебя,
И листья за окном в огне свечи.
А та слезинка, что, увы, катилась,
Не в силах была что-то изменить,
Всё прогорело, пусто, развалилось,
И прахом остаётся теперь гнить.
И перед зевом пустоты бескрайней,
Образовавшейся в тот миг простой,
Не собирая все осколки, грани,
Ты вырвешься за новою мечтой.
* * *
Те отношенья как сплетения снов,
В них пропадая, находишься вновь,
В них забывая, всё вспомнишь едва ль,
Их разрывая находишь печаль,
Возобновляя их вновь и опять,
Вновь прогораешь, чтоб снова пылать.
Ну, а в конце… Что там ведомо знать:
Вновь возгораться иль углем лежать?
Вновь обрести иль навек потерять?
Как интересно, всё это узнать?
* * *
На тротуаре жизни той
Она стояла бы с фатой,
Но не судьба, видать, то ей,
Она свободна от цепей.
И можно снова наслаждаться
Всем тем, что может попадаться:
Кутить, куражиться, кружить,
Ну, в общем, как и прежде жить.
Ну, а фата, на что она?
Однообразна и скучна,
Она не даст уже свободы
И естества своей природы,
Она стреножит резву лань,
Направив целомудрья длань,
И всё придётся позабыть,
Что так сумела полюбить,
И не придётся уже вновь
Разгорячить и в клубе кровь.
Но, отложив фату в сундук,
Она вновь вырвется из рук,
И вновь закружит хоровод,
И унесёт её вперёд…
* * *
Под пеленой, накрывшей диск луны,
Под синевой, что всё затмила рядом,
Мерцают звёзды в тишине Москвы,
Расцветив ночь мигающим парадом.
И этот вид на крыше увидав,
Он ей в стихах пытался передать,
Но сон, увы, с рассветом овладав,
Заставил под луною ночевать.
И только ветер, отыграв листвой,
Сорвал с настила этот черновик,
И вознеся его вверх над Москвой,
Подбросил к небу, будто бы на миг.
И лист летел, влекомый той судьбою,
Порывом ветра, свежестью утра,
Чтобы случайно, звёздной пеленою,
Упасть на пол возле её стола.
Чтобы она, проснувшись вновь с лучами,
Что ворвались в открытое окно,
Поднявшись мягко, потянув руками,
Присела, чтобы лист поднять его.
* * *
Давай сбежим от тех проблем,
Что закрутили чередом,
И уплывём от этих стен,
Что выросли уже холмом,
Давай мы взмоем над работой,
Оставив всю её внизу,
Что воскресеньем иль субботой
Кидает кости нам в тазу.
Давай укроемся дождями
От хилоты системы всей,
Чтоб там стоять под облаками
Среди тропических морей.
Давай забудем на минуту,
Единый день, неделю, час,
И вновь вернёмся мы к маршруту,
Который выбран был для нас.
* * *
А помнишь ночь, растворенные окна,
И чаек крик, и в тишине гудок,
И штору, что росой намокла,
И из окна текущий холодок?
А помнишь вечер, что пылал закатом,
И прорезал лучами сосен шум,
И миг казался Фаустом проклятым,
И красота рождала сотни дум?
А помнишь, как стояли на причале,
И пароход неспешно отплывал,
Как волны неба синеву качали,
Блистая золотом на белый трал?
А помнишь ли, костер под небом летним,
Где искры подлетали до небес,
Где ночь казалась чудом междусветным,
И ворожил где темнотою лес?
А помнишь ли, иные ты картины,
Где было просто, радостно дышать?
Теперь остались в жизни серпантины,
Вдаль по которым надо снова гнать,
Где ты один на скорости взрываешь,
Несясь вперёд шальною той тропой,
И постепенно снова пропадаешь,
Теряя то, что представлял собой…
Ты и летишь, ты и идёшь неспешно,
Из ночи в день, из дня вновь в ночь,
Как лодка в океане жизнь безбрежна,
И пустота всё не отходит прочь…
* * *
«Была ли это любовь?». Да кто его разберёт,
Когда меж страсти летя, впиваясь, мяли полёт,
Когда меж пожаров душевных тушили бензином вокруг,
Когда поистёрлися нервы и стрелок окончился круг,
Когда только лишь недомолвки и фразы стихают впотьмах,
Когда пустотою вползают в тебя и тревога, и страх,
Когда в полумраке исчезнет последняя спичка в душе,
Задайся уже ты вопросом: «Была ли любовь та в тебе?».
Задайся и будь откровенен, насколько ты можешь с собой,
Молчание, может, и лечит, но не приносит покой.
* * *
Вместо тысячи слов выбираем любовь,
И несёмся стремглав в небеса,
А потом, враз порвав, выпускаем мы кровь,
Прожигает что наши тела.
И потом, в тишине одиноко стоим,
Всё не в силах пройти, отступить,
Будто ангел над бездной, в тумане парим,
Продолжая в неверии жить.
* * *
На Патриарших в день душнейший
Два литератора сошлись,
Но разговор весьма простейший
Их иностранец дёрнул ввысь.
Он рассказал им про Пилата,
Про утро Канта пояснил,
Сказавши между, что когда-то,
И там, и там, как будто, был.
Но не поверив утвержденьям,
Его решили сдать в дурдом,
И началось тут приключенье,
Что многим стало страшным сном.
Один, скользнувшись, под трамваем,
Окончил дни свои, увы,
Другой, метаясь полуголым,
Доставлен в клинику Москвы.