РОМАН. (Миролюбиво, очень искренне.) Если вы меня действительно знаете, то должны понимать, что мне любым способом надо отвлечься. Работой, вином, женщинами – все равно.
ИРИНА. Нельзя все время доводить себя до изнеможения. Стоит ли набор каких-то случайных персонажей, да еще на второстепенные роли, такого времени и усилий?
РОМАН. В театре не бывает второстепенных ролей. Зовите следующую.
ИРИНА. (Нехотя.) Ну, хорошо. (Выходит.)
РОМАН снова достает бутылку. Входит ВИКТОР, бодрый, подтянутый, энергичный.
ВИКТОР. Добрый вечер. Простите, Анны здесь нет?
РОМАН. Она готовится к последнему выходу.
ВИКТОР. Тогда я, пожалуй, пройду в зал.
РОМАН. (С бутылкой в руках.) Останьтесь. Она все равно еще не вышла на сцену. Хотите выпить?
ВИКТОР. Пожалуй, нет.
РОМАН. Ну, а я, пожалуй, да. (Наливает себе в стакан.) Так вы, значит, не врач, а математик? Дайте мне вас разглядеть.
ВИКТОР. Мне раздеться?
РОМАН. Не надо язвить. Это не смешно.
ВИКТОР. А как же иначе вы определите мою пригодность в артисты?
РОМАН. У вас есть талант притворщика. Когда мне понадобится исполнитель на роль врача, я вас приглашу.
ВИКТОР. Я вам не подойду. Ведь вы, говорят, ищете теперь только женщин, причем оригинальным способом.
РОМАН. Это верно, но не совсем. Этим приемом я на самом-то деле ищу… сам не знаю что. Другого себя… Другой стиль режиссуры, других актеров, другую драматургию… Актеры заштамповались, режиссеры уходят в самолюбование и трюки. Звезды создаются не талантом, а рекламой. Пьесы пишутся трактирным языком. Нужно все менять. Интуитивно я чувствую, каким должен быть новый театр, но никак не могу нащупать к нему пути.
ВИКТОР. Но все же есть уже какие-нибудь результаты?
РОМАН. Только один – бессонные ночи. Так всегда бывает, когда ищешь то, чего еще нет. «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что…» Иногда кажется, что вот-вот в мозгу у меня что-то щелкнет, но это «вот-вот» никак не наступает…
Виктор встает, чтобы уйти.
Не уходите, я хочу с вами поговорить. Только сначала мне надо принять очередную женщину.
ВИКТОР. Я могу пока посмотреть, как вы их отбираете?
РОМАН. (Пожав плечами.) Смотрите… Только сядьте где-нибудь в сторонке, чтобы их не смущать.
Входит ЖЕНЩИНА, уже не первой молодости, но, впрочем, не такая уж и старая.
РОМАН. Раздевайтесь.
ЖЕНЩИНА. С какой целью?
РОМАН. Без всякой цели.
ЖЕНЩИНА. Тогда не буду.
РОМАН. А если с целью?
ЖЕНЩИНА. Смотря с какой.
РОМАН. С самой невинной и возвышенной.
ЖЕНЩИНА. Тем более не буду.
РОМАН. Почему?
ЖЕНЩИНА. Стесняюсь.
РОМАН. Что постыдного в наготе? Возьмите, например, Венеру Милосскую. Ее внимательно рассматривают мужчины, женщины, дети, никто не находит в этом ничего непристойного. Ее фотографии печатаются в альбомах, а искусствоведы пишут восторженные статьи о красоте и вечной тайне женского тела.
ЖЕНЩИНА. Да, но я не Венера. В этом вся штука.
РОМАН. А чем вы хуже? Вы должны быть уверены в себе. Повторяйте себе: «я не хуже Венеры, я не хуже, я не хуже, я не хуже», – и раздевайтесь.
ЖЕНЩИНА. (Долго шевелит губами.) Нет, не получается.
РОМАН. Ну, хотите, я покажу вам пример и разденусь сам?
ЖЕНЩИНА. Вы – человек искусства, вы ко всему привыкли.
РОМАН. А вы не привыкли?
ЖЕНЩИНА. Я привыкла, но еще не ко всему. Без одежды женщина чувствует себя беззащитной и униженной.
РОМАН. Вы неправы. Современному человеку трудно понять нравственные и духовные аспекты лицезрения обнаженного тела. Между тем, наготу высоко ценили и в античные времена, и в эпоху Возрождения. Ее называли «правдой обнаженной» и ставили выше «правды украшенной» то есть ложной, искусственной, заемной красоты одетого человека. Нагота Венер Джорджоне или Ботичелли целомудренна, она выглядит скорее непроницаемой броней, чем воплощением сладострастия, и является объектом поклонения, а не предметом грубой чувственности. Ее созерцание отнюдь не пробуждает в нашем воображении нескромные картины любовных утех.
ЖЕНЩИНА. (Неуверенно.) Я не знаю, как на картине, а у живого человека нагота постыдна.
РОМАН. Смотря какая. Ученые схоласты той эпохи различали пять видов наготы: нагота естественная, как, скажем, у тех, кто спит или купается в реке; нагота неведения и невинности, как, например, нагота ребенка или нашей праматери Евы; нагота бедности, когда человеку просто нечего надеть; нагота как идеальное выражение человеческой красоты, духовного идеала, истины, нравственной чистоты; и, наконец, нагота бесстыдства, вызывающая вожделение и зовущая к наслаждениям. Отсюда следует, что порочной следует считать только наготу бесстыдства. И то с оговорками, – только в том случае, если мы признаем земную любовь за грех. Короче говоря, постыдна только бесстыдная нагота. Ведь так?
ЖЕНЩИНА. (Окончательно сбитая с толку многословной софистикой Романа.) Так.
РОМАН. Но ведь ваша нагота не бесстыдна. Вы стыдливая, верно?
ЖЕНЩИНА. Да, конечно.
РОМАН. А раз так, можете смело раздеваться.
Растерянная женщина делает несколько нерешительных движений.
Смелее! Главное – начать. Дальше дело пойдет.
ЖЕНЩИНА. (Помявшись.) А с чего начать? С туфель? Или с браслета?
РОМАН. Начните с того, что определите для себя, по методу Станиславского, в каких предлагаемых обстоятельствах вы раздеваетесь.
ЖЕНЩИНА. Извините, я не понимаю.
РОМАН. Люди раздеваются очень по-разному, в зависимости от обстоятельств. Например, на работе: как натурщицы перед художником, модели перед фотографом, проститутки перед клиентом или артистки перед публикой. Одежду снимают также перед душем, перед купанием в реке, перед сном, перед врачом, перед любимым человеком… Причем, заметьте, в первый раз перед любимым раздеваются не так, как во второй или в сто четырнадцатый. Теперь скажите, перед кем или чем раздеваетесь вы? Перед сном, перед душем, перед врачом или любовником?
ЖЕНЩИНА. Я… я не знаю.
РОМАН. (С досадой.) Хорошо, я вам помогу. Будем раздеваться перед грабителем. А чтобы вам было легче, я подыграю. Итак, ночью на пустынной улице вам преграждает дорогу зверского облика бандит. (С устрашающим видом наступает на Женщину.) Руки вверх!
ЖЕНЩИНА испуганно вскидывает руки.
Раздевайся! Живее! Сымай с себя все!
ЖЕНЩИНА. Как я могу раздеваться, если руки вверх?
РОМАН. Молчать! Шубу, шубу скидывай!
ЖЕНЩИНА. Какую шубу? На мне нет никакой шубы!
РОМАН. Молчать! Шубу, говорю, скидывай! И золотишко с рук и ушей! Быстро! Не то оторву и руки, и уши!
ЖЕНЩИНА. (В страхе отступая от Романа.) Извините, но вы меня пугаете.
РОМАН. (Вздыхая, прекращает игру.) Что мне с вами делать? Ну, хорошо, если не перед грабителем, тогда перед кем же?
ЖЕНЩИНА. Как «перед кем?» Перед вами.
РОМАН. (Безнадежно.) Передо мной, так передо мной
Пауза. ЖЕНЩИНА не раздевается.
РОМАН. Ну? Что же вы сидите?
ЖЕНЩИНА. Я ведь вам уже говорила: я не привыкла снимать одежду перед посторонним мужчиной. Только перед врачом.
РОМАН. Так. Возвращаемся к тому, с чего начали. (Тяжело вздыхает, но после короткого перерыва снова с прежним темпераментом пускает в ход свое красноречие.) А вы представьте, что я не посторонний. Что мы давно знакомы. Что мы вместе росли. Что я ваш старый друг. Муж. Более того – возлюбленный! Тогда ваши руки сами потянутся к пуговицам. Ну!
ЖЕНЩИНА. Да, лучше возлюбленный. (Решительно начинает расстегивать платье.)
РОМАН. Только учтите, что и перед любовником можно раздеваться тысячью способов: нетерпеливо, неохотно, деловито, жеманно, стеснительно, безысходно, вызывающе, застенчиво… Можно так, чтобы пуговицы и крючки разлетались во все стороны, лифчик трещал, а платье рвалось не только по швам. Можно сбросить одежду так, что ее придется потом искать на полу во всех углах комнаты, а можно аккуратно сложить ее в стопочку на стульчике, чтобы ничего не помялось. Вы поняли меня? Все зависит от обстановки, от того, сколько у вас есть времени, от того, где это происходит – в гостинице, на скамейке в парке или на квартире у вашей подруги, от его настроения, от вашего настроения, от степени вашего желания и нетерпения, – короче говоря, от тысячи причин. Представьте все это и действуйте.