Правда, при виде
внушительной шпаги и горящих глаз юноши, пылавших отнюдь не
христианским смирением, улыбки эти моментально тускнели…
Юноша-гасконец, не без некоторых на то оснований считавший
себя неплохим наездником, прекрасно понимал, что верхом на этом
коне он выглядит смешно, — и потому воспринимал всякую улыбку как
оскорбление, а всякий взгляд как вызов. На всем пути от родного
Тарба до Менга он не разжимал кулаков и не менее дюжины раз за
день хватался за эфес шпаги, едва ему казалось — все равно, были
или нет для того основания, — что его гордость оскорблена
насмешливым взглядом очередного праздного зеваки. Было в его
взгляде нечто такое, отчего прохожие подавляли смех вовремя. Так и
произошло, что до Менга юноша добрался, сохранив в
неприкосновенности весь немалый запас запальчивости. Что, отметим
в скобках, отнюдь не устраивало нашего героя (а надобно
предуведомить читателя, что молодой человек как раз и будет
главным героем повествования) — известно, что все наперечет
недоросли провинции Беарн настроены крайне воинственно, иные
злословят, будто все оттого, что скудость данной провинции как раз
и не дает возможности развиться каким бы то ни было иным
склонностям и стремлениям… Говоря совсем уж откровенно, он не
просто ждал повода обнажить, наконец, шпагу — он прямо-таки жаждал
встретить подходящий случай…
Пока юный незнакомец неспешно движется в сторону гостиницы
«Вольный мельник», у нас найдется немного времени, чтобы
познакомить читателя с новым Дон Кихотом и обстоятельствами,
заставившими его предпринять дальнее путешествие в блистательный
Париж.
Звали молодого человека д'Артаньян. К тому времени, как он
появился на свет, это имя было известно не менее пятисот лет — вот
только давно уже не находилось среди представителей славного рода
таких, чтобы смогли возвысить его звучание. Юность нашего гасконца
прошла в откровенной бедности, и потому последние несколько лет он
только и думал о том, как уйти на поиски судьбы, — настроения,
отнюдь не редкие в небогатом Беарне. В дорогу его вели не только
удручающая бедность, но и пример тех, кому удалось, покинув эту
скудную провинцию, взлететь до невиданных высот. В первую очередь
на ум приходил, конечно, Генрих Наваррский, беарнец, ставший
королем Франции, — а ведь был ещё ближайший сосед семейства
д'Артаньянов, бедный дворянин де Труавиль, ушедший в Париж с
маленьким сундучком за спиной и через годы под именем де Тревиля
ставший капитаном роты мушкетеров, единственной в те времена.
Легко догадаться, что перед лицом столь известных примеров
честолюбивые юноши вроде нашего героя питали самые смелые надежды…
Родители д'Артаньяна были настолько бедны, что не смогли дать
ему в дорогу ничего, кроме вышеописанного престарелого мерина и
десяти экю звонкой монетой. [Поскольку в нашем романе довольно
много места будет отведено разговорам о деньгах, читателю полезно
будет познакомиться с французскими монетами той эпохи, от самых
мелких до самых крупных. Самой мелкой монетой считался денье.
D`kee следовали:
1 лиар = 3 денье,
1 су = 4 лиара,
1 ливр = 1 франк = 20 су,
1 экю = 3 ливра,
1 пистоль =10 ливров,
1 луидор = 2 пистоля,
1 двойной луидор (он же квадрюпль) = 4 пистоля.
Пистоль, собственно говоря, был испанской золотой монетой, но
имел хождение в нескольких европейских государствах, в том числе и
во Франции.