Пришлите
его ко мне сию минуту.
Его невеликие капиталы таяли, но сейчас были вещи и поважнее
тощавшего на глазах кошелька… Хозяин, выскочив за дверь, почти тут
же проворно вернулся в сопровождении невысокого малого, одетого
горожанином средней руки, с лицом живым и смышленым. На
д'Артаньяна он взирал со всем возможным почтением. Тот, надо
сказать, представления не имел, как нанимают прислугу. На его
памяти в родительском доме такого попросту не случалось, те
немногие слуги, что имелись в доме, были взяты на место ещё до его
рождения и всегда казались д'Артаньяну столь же неотъемлемой
принадлежностью захудалого имения, как высохший ров и обветшавшие
конюшни. Однако он, не желая ударить в грязь лицом, приосанился,
сделал значительное лицо и милостиво спросил:
— Как тебя зовут, любезный?
— Планше.
— Ну что ж, это легко запомнить… — проворчал д'Артаньян с
видом истинного барина, для которого нанимать слугу было столь же
привычно и естественно, как надевать шляпу. — Есть у тебя какие-
нибудь рекомендации?
— Никаких, ваша милость, — удрученно ответил малый. — Потому
wrn и не приходилось пока что быть в услужении.
Д'Артаньян подумал, то они находятся в одинаковом положении:
этот малый никогда не нанимался в слуги, а сам он никогда слуг не
нанимал. Однако, не желая показать свою неопытность в подобных
делах, он с задумчивым видом покачал головой и проворчал:
— Нельзя сказать, что это говорит в твою пользу…
— Ваша милость, испытайте меня, и я буду стараться! —
воскликнул Планше. — Честное слово!
— Ну что ж, посмотрим, посмотрим… — процедил д' Артаньян с
той интонацией, какая, по его мнению, была в данном случае
уместна. — Чем же ты, в таком случае, занимался?
— Готовился стать мельником, ваша милость. Так уж получилось,
что я родом из Нима…
— Гугенотское гнездо… — довольно явственно пробормотал
хозяин.
— Ага, вот именно, — живо подтвердил Планше. — Доброму
католику там, пожалуй что, и неуютно. Вот взять хотя бы моего
дядю… Он, изволите ли знать, ваша милость, поневоле притворялся
гугенотом, так уж вышло, куда прикажете деваться трактирщику, если
ходят к нему в основном и главным образом гугеноты? Вот он и
притворялся, как мог. А потом, когда он умер и выяснилось, что все
эти годы он был добрым католиком, гугеноты его выкопали из могилы,
привязали за ногу веревкой и проволокли по улицам, а потом сожгли
на площади.
— Черт возьми! — искренне воскликнул д'Артаньян. — Куда же, в
таком случае, смотрели местные власти?
— А они, изволите знать, как раз и руководили всем этим, —
поведал Планше. — Вы, ваша милость, должно быть, жили вдалеке от
гугенотских мест и плохо знаете, что там творится… Особенно после
Нантского эдикта, который они считают манной небесной…
— И что же дальше?
— А дальше, ваша милость, не повезло уже мне. Вам не
доводилось слышать сказку про мельника, который на смертном одре
распределил меж сыновей наследство таким вот образом: одному
досталась мельница, второму — мул, а третьему — всего-навсего кот?
— Ну как же, как же, — сказал д'Артаньян.