Андервуд сказал, что «Дело о скелете» крайне опасное, но в чем заключалась опасность, он отвечать не стал. Предупредил, что интервью может навлечь неприятные последствия. Использовал обтекаемые слова, как политик – много воды, а в итоге дал информации чуть больше того, что Ивонн накопала без посторонней помощи.
И вообще, тип он довольно странный. Несмотря на жару, в перчатках. Эмблема яхт-клуба на лацкане пиджака и «Ролекс». Чиновник, который наверняка водит дружбу с местными шишками и не боится светить деньгами.
Они беседовали в уличном кафе, рядом с отделом полиции. Андервуд постоянно вертел коротко стриженой седой головой. Колючий взгляд шарил по лицам людей, по окнам машин. Немыслимо для полицейского, но вместе с тем Ивонн сделала выводы: если чиновник высшего ранга чего-то боится – а он боялся, здесь не надо быть семи пядей во лбу, – командировка затянется. Копать придется глубже. Да только сейчас вопрос стоял не в том, хватит ли смелости и терпения, а в том – как бы страшно это ни звучало, – доживет ли она до конца.
Глава 9
Ивонн лишь теперь поняла, как важны для нее близкие люди. Важнее сенсаций. Что если… тот непонятный иероглиф – магическая защита, быть может, он обладает силой вернуть ее жизнь в нормальное русло. Ведь ничего случайного не бывает, а значит, встреча с мужчиной и девочкой и той молодой женщиной были нужны для того, чтобы дать ей жизненно важную информацию.
Она огляделась по сторонам. Звучала печальная музыка. Бармен в жилетке и белой рубашке с бабочкой протирал стаканы на фоне сверкающих разноцветных бутылок. Он был похож на ворону в калейдоскопе осенней листвы.
Ивонн достала купюру из бумажника, бросила на стол и, подставив сумку к краю стола, сгребла в нее блокнот с ручкой и мобильный телефон.
Ивонн Шнайдер поняла, что все это как-то связано: и «Дело о скелете», и Эмос Андервуд – свидетель-соучастник, говорящий грудным гипнотическим голосом, а с ними – бессонница и галлюцинации, и, наконец, неумолимая тяга приехать в парк, сесть у фонтана, достать из сумочки мел, который она нашла на земле, и чертить странный символ на гранитной плите.
Кто подсадил пентакль в ее подсознание?
Кто написал тот портрет, который привел ее в Нуабель?
Ивонн устала искать ответы.
Она решила – и это решение стояло на прочном фундаменте сумасшедшей, но твердой словно бетон уверенности, – что ей следует пойти туда снова. Оказаться в парке, сейчас, посреди ночи. Если потребуется, если парк закрыт, она перелезет через забор. Она сядет на край фонтана, но не станет ничего рисовать, а просто положит ладонь на то место, где начертан пентакль, и будет ждать.
Ивонн перекинула сумочку на плечо и вышла из бара. Толпа китайских туристов, заполнявших вестибюль «Нуабель Инн», галдела как стая ворон. Крики, блеск и яркий свет оглушили ее. Обстановка дергалась, кособочилась и гремела, как рваная кинопленка. Она приложила пальцы к вискам, надавила и круговыми движениями попыталась привести себя в чувство.
Швейцар распахнул массивную деревянную дверь высотой в три человеческих роста. Ивонн махнула рукой, ввалилась на заднее сиденье такси. Спустя пятнадцать минут езды она вышла. Оглянулась по сторонам и повернула влево, туда, где, как она знала, пролегает короткий путь к парку святого Антония.
Ивонн шла и не думала ни о чем, как женщина, идущая на свидание. На встречу с чем-то, что разгонит мглу и подарит энергию.
Но ждал ее отнюдь не свет и спасение, а долгая и непроглядная темнота, такая же черная и холодная, как вода на дне заброшенного колодца.
Ивонн вышла за грань света уличных фонарей, и тьма набросилась на нее со всех сторон.
Экран выключился, и зрительный зал исчез.
Сумочка соскользнула с плеча и упала на тротуар.
Ивонн больше не знала, где находится и куда держит путь.
Асфальт оборвался.
Стук каблуков утонул в высокой траве.
Чужое дыхание согрело Ивонн затылок.
Сонную артерию справа пронзила острая боль.
Холодок побежал вверх по кровотоку от того места, где в шею проникла тонкая стальная игла.
Свет погас.
Вокруг шептались тени.
Часть I
Глава 1
20 августа 2013 г.Столица
Кирпичное здание, где снимал офис журнал «Инсайд», в пятидесятых годах двадцатого века служило котельной при психиатрической лечебнице и имело всего два этажа. Южной стороной офисный центр примыкал к длинному, узкому и более высокому корпусу отеля, бывшему корпусу больницы. С высоты птичьего полета оба здания напоминали кочергу.
В народе это место так и называлось. «Кочерга». Что, впрочем, вполне было кстати для места, где пациентам из лучших побуждений регулярно и методично в прямом и в переносном смысле ломали головы.
В те далекие времена местные жители иногда в шутку, а иногда всерьез говорили: «полетать на кочерге». То были времена ЛСД, лоботомии, электрошоковой терапии, а также рок-н-ролла, когда с востока дул зябкий ветер холодной войны и многие, кто жил близ «Кочерги», привыкли к неугасающему свету в окнах больницы, а вечерами слышали вопли людей, редкие, но долгие.
Город вырос, и к концу двадцатого века больница стояла в гуще жилых домов. Ее перенесли на окраину города, а пустующее здание превратили в приличный четырехзвездочный отель.
Котельная стала бизнес-центром: «Офисы в аренду. Первый месяц бесплатно». И отель, и офисный центр составляли все тот же угол: внутренний двор занимали скамейки; полосы пешеходных дорожек лежали на газоне, как сетка из рыжих лент, а в центре сверкал, словно брусок стекла, ночной клуб «Кроличья нора».
Глава 2
В небольшой, почти семейной редакции «Инсайда» лишь немногие разделяли мнение Аарона Нери о том, что гонзо-журналистика для свободного художника чуть ли не дар божий.
Норма Абрамс, главный редактор и идейный вдохновитель журнала, считала Аарона главным приобретением и регулярно (каждую четвертую утреннюю планерку) говорила об этом так, чтобы все слышали. Гонзо-стиль казался следствием малой грамотности и легкомыслия, а требовал еще больше сноровки и таланта, чем сухая, лишенная эмоций газетная проза.
– Писать в стиле гонзо, – говорила Норма Абрамс, обводя собравшихся острием карандаша, зажатого в твердой и сухой как ветка ладони, – все равно, что гению прикидываться слабоумным, но при этом полностью контролировать ситуацию.
К своим двадцати семи годам Аарон больше десяти лет жил самостоятельно и вполне мог обойтись без этой поддержки. Он знал о слухах, согласно которым Норма Абрамс питает слабость к высоким темнокожим юношам с длинными волосами, стянутыми в хвост, из тех, кто отдает предпочтение обтягивающим голубым джинсам. Но, так или иначе, Аарон хорошо писал; старые тётки его не привлекали; дома его каждый день ждала очаровательная ровесница, а потому шансы Нормы Абрамс равнялись нулю. Ибо сплетни, если они беспочвенны (а значит, безопасны), пусть остаются на совести тех, кто любит пустую болтовню.
Однако именно Норма Абрамс принесла ему в этот день хорошую новость.
Он только закончил править статью; вернувшись со стаканом капучино, наблюдал в окно, как с черного хода «Кроличьей норы» рабочие в оранжевых комбинезонах неторопливо разгружают продуктовый фургон, и думал о том, что неплохо бы пригласить Маргариту в этот клуб сегодня вечером.
В разгар трудового дня, означавший непрерывное стрекотание клавиатур, шелест бумаг, непрерывное хождение и гудение копировальной машины, когда часы над входом показали десять часов тринадцать минут утра, ладонь Нормы Абрамс, настолько же мягкая, какой может быть камень, завернутый в кусок одеяла, легла Аарону на плечо.
– Зайди ко мне, – сказала она. – Через полчаса.