В эту минуту в комнату стремительно вошел Горчаков, очевидно, предупрежденный о возвращении Сергея.
– Вы не припомните, ваше высокопревосходительство, когда сломался у вас замок? – указывая на дверь, поинтересовался он.
– Дня три тому назад. Надо спросить у Гумберта, – в нервном недоумении потер нос министр. – Еще на Страстной неделе ключ стал не вполне хорошо поворачиваться, приходилось с усилием надавливать на него. Андрей Федорович даже смазывал пару раз замок, но, увы, напрасно. А опосля механизм и вовсе вышел из строя.
– А допреж ключ поворачивался легко?
– Весьма. Никаких злоключений с ним не припомню.
«Стало быть, кто-то испортил замок, отпирая его, как и замки письменного стола, не вполне годным ключом, а скорее, отмычкой, но в этом еще следует убедиться» – подумал Чаров и попросил столяра разобрать замок. Под пристальным взглядом Горчакова тот нехотя согласился. Как заправский слесарь, он в две минуты вскрыл корпус замка и разложил на столе у секретаря его отдельные части. Многочисленные царапины и заусеницы, обнаруженные в механизме, подтвердили догадку судебного следователя.
– Кстати, вот список лиц, кои были вчера на рауте, а также находились в министерстве сегодня утром на момент обнаружения пропажи. Отличаясь невероятной, я бы сказал, навязчивой, скрупулезностью, господин Гумберт поместил в него меня и себя. Редкий педант, доложу я вам, – князь покачал головой и впервые улыбнулся. – Памятуя вчерашний раут, позволил ему к обеду прийти, а он, едино, с утрась на службу явился, – размышляя вслух, протянул ему бумагу министр.
– Премного благодарен, ваше высокопревосходительство, – отчеканил Сергей и собрался уж уходить, но князь задержал его.
– Не забудьте вдругорядь свой цилиндр, – кивнул на стоявший, на углу стола футляр вице-канцлер. – А это вам от нас с Андреем Федоровичем презент, господин старший следователь, – провозгласил князь, протягивая Сергею комплект новехоньких коллеж-асессорских петлиц.
– Такая внимательность. Весьма тронут. Даже не знаю, как выразить свою признательность вам…, – искренне растрогался Чаров.
– Наилучшим ответом станет найденный вами пакет, Сергей Павлович, – оценив душевное состояние молодого человека, неожиданно тепло и впервые по имени отчеству обратился к нему Горчаков.
Когда карета министра, любезно одолженная Чарову князем, подъезжала к его дому на 7-й линии, присланный Мерзликиным филер – плотного сложения малый лет тридцати, уже поджидал его.
– Поднимемся ко мне, – на этот раз своим ключом Сергей открыл дверь в воротах, и они зашли во двор.
Слуга Прохор не выразил удивления, увидав рядом с барином незнакомого человека, и, равнодушно приняв от него шинель, футляр и фуражку, убрался на кухню собирать ужин. Агент, не пожелав расставаться с пальто, с котелком в руке последовал в комнаты за Сергеем.
– Я тут побаловался художеством и набросал портрет особы, за кем вам предстоит походить, господин Шнырь (именно так отрекомендовался ему филер), – Чаров отдал ему изображение Акинфиевой, кстати сказать, весьма правдоподобное. Живописные уроки Антакольского явно не прошли для него даром.
– Когда прикажете приступить? – острым взглядом Шнырь окинул портрет перед тем, как вернуть его автору.
– Завтра, и, хорошо бы, с самого утра, – Чаров был впечатлен зрительной памятью тайного агента.
– Ежели на Дворцовую прибуду часиков эдак в семь, устроит?
– Даже, думаю, раненько будет. Главное, чтоб наша дама не срисовала вашу персону.
– Обижаете, Сергей Павлович. Я службу без всяких там яких знаю. Не впервой делами таковыми занимаюсь. В дождь и в снег; в жару и в стужу доводилось за разным народом ходить, да часами их благородия на улицах караулить. Уж прознал за десяток лет все ее курьезы и премудрости, и не припомню такового конфуза, чтоб меня, как вы изволили выразиться, срисовали. Да и господин Мерзликин завсегда мною довольны были, – объяснил, что не лыком шит Шнырь.
– Прошу меня извинить. Не подумал, – примирительно бросил Сергей.
– С отчетом, прикажете сюды приехать?
– Сюда, сюда! – закивал головой Чаров в горячей поспешности. Одна мысль о перспективе встречи с подобным типом на глазах кого-либо из знакомых внушала ему неприязнь.
– В таком разе позвольте откланяться. Завтра ввечеру, часиков эдак…, – прикинул время Шнырь, – в девять, а может, и попозжее прибуду к вашему высокоблагородию, – кивнул напоследок агент и вышел на лестницу.
Оставшись наедине, Чаров достал из кармана список Гумберта и предался размышлениям. Крикнув Прохору, чтоб повременил с ужином, он занялся петлицами. Плотный обед в трактире с Мерзликиным не позволил ему проголодаться.
Пройдясь по громким фамилиям и титулам списка, он исключил из него иностранных дипломатов, высших чиновников и прочих официальных и приближенных ко двору лиц, бывавших на Дворцовой лишь по случаю, и обратил внимание на две скромные персоны – Кондратия Палицына и Надежды Акинфиевой. Палицын подпадал под подозрение по факту нахождения в министерстве из-за своей неурочной работы, а у Акинфиевой налицо был мотив – шантажировать вице-канцлера украденным пакетом с целью получения от него иностранного паспорта для выезда за границу. Столяра Михеева, горничную Авдотью, швейцара и прочих слуг, как самостоятельных фигур, он в расчет не брал и добавил их к первым двум из соображений возможного соучастия. Если с Акинфиевой он успел познакомиться и составил о ней определенное мнение, (в отношении нее он также полагался на профессионализм Шныря), то личность коллежского секретаря и делопроизводителя Азиатского департамента оставалась для него загадкой. Характеристика, данная в превосходных тонах Палицыну Гумбертом, не могла удовлетворить Сергея Павловича, и он решил завтра же повидать его.
Глава 7. Убийство столяра
Идя по Дворцовой, куда его довезла утренняя конка20, Чаров приметил знакомую карету. Когда дверь экипажа отворилась, по брусчатке площади по направлению к подъезду МИДа торопливо застучали каблучки-рюмочки.
«Мадам Акинфиева опять откуда-то возвращается! – в очередной раз изумился Сергей и сверился с брегетом. Часы показывали ровно десять. – А где, любопытно, господин Шнырь затаился?» – он обвел взглядом площадь, но агента не обнаружил. Только подойдя к дверям министерства, заметил скользившую вдоль стены фигуру. Поняв, что опознан, Шнырь с невозмутимым видом перешел на обычный шаг. «А он ведь вчера не бахвалился, службу свою знает!» – с уважением подумал о филере Чаров и, подмигнув тайному агенту, вошел в распахнутую швейцаром дверь. Не став уведомлять о своем приходе Гумберта, он направился в Азиатский департамент.
Предлог, чтобы там появиться, он придумал загодя – перевести поясняющую надпись к японскому средневековому свитку с изображением самурая в доспехе. Чтобы спектакль состоялся, Сергей упросил настоящего владельца раритета, своего давнего приятеля Несвицкого, предоставить ему ценную реликвию на пару часов. Появление Чарова со свитком в руке произвело должный эффект в департаменте, и единственно сведущий в японском языке чиновник, бывший на тот момент налицо, был вызван для перевода. Нетрудно догадаться, кто им оказался.
– Ох, уважили, месье Палицын! Блестящая работа! Я – ваш должник, – бессовестно хвалил довольно заурядный перевод Сергей, аккуратно сматывая свиток и широко улыбаясь.
– Не стоит благодарности, господин Чаров. Мне, наоборот, было даже весьма занимательно соприкоснуться наяву с подлинным японским искусством, – отвечал польщенный чиновник, беспрестанно поглаживая перстень на мизинце левой руки.