По правде говоря, пристраивать продукцию Вольной русской типографии, удаленной из Лондона, а потом и из Брюсселя по настоянию русского правительства, и, после долгих мытарств, осевшей теперь в Женеве, стало делом обременительным. Реализация шла со скрипом, и Палицын выдохнул, когда Герцен снял с его плеч столь тяжкую ношу. После покушения Каракозова и разгрома Ишутинского кружка революционное движение испытывало кризис, тогда как немногочисленные читатели «Колокола» среди студенческой разночинной молодежи находились под неусыпным наблюдением агентов Третьего отделения. А попадаться в лапы политической полиции графа Шувалова не входило в планы Кондратия Матвеевича. К тому же юные сердца завоевывали новые герои. Лавров, Чернышевский и набиравший популярность Маркс становились отныне кумирами и гуру нигилистов новой волны. Однако сжигать «Колокол» Кондратий Матвеевич даже и в мыслях не помышлял. Дружба с Герценом и его европейские связи были исключительно важны для него. Отложив письмо, он прочитал присланный номер от корки до корки, решив днями переговорить на предмет реализации газеты с одним человеком.
– Ужинать, когда накрывать, Кондраша? – постучалась к нему супруга.
– Мне надобно вскорости по делу съездить, а вот как приеду, тогда и отужинаем, – потрепал женину щеку Палицын и вновь повернул изнутри ключ.
Глава 6. Слуга двух господ
Выходя от вице-канцлера, Чаров столкнулся на лестнице со спешащей наверх Надин, одарившей его обольстительно загадочным взглядом. «Странно… еще нет и десяти утра, а она уже где-то побывала», – нахмурив брови, удивился Чаров. На площади он крикнул извозчика и погнал на Литейный. Он порядком припозднился и пообещал вознице щедрые чаевые, если тот спешно доставит его по назначению.
Прознавшие о его производстве коллеги довольно прохладно поздравили Сергея, попутно сообщив, что его хочет видеть начальство. «Наверняка, влетит за опоздание», – подумал Чаров, открывая дверь в кабинет прокурора. Тем не менее все обошлось. Его еще раз поздравили, на сей раз куда искренней, и, нежданно-негаданно, предоставили краткосрочный отпуск.
– Извольте обновить вицмундир, Чаров! Негоже в старом на службу являться, – указав на петлицы титулярного советника, бросил на прощание окружной прокурор.
«А вот это уже занятно! Неужто князь Горчаков с неурочными вакациями пособил? Не в мундире же кроется истинная причина оных?» – приятно удивился Сергей, выбираясь из здания суда. Памятуя обещание Шувалову написать письмо герцогу, Чаров набросал его текст перед тем, как покинул суд. Он подумал заскочить на Фонтанку и немедля вручить письмо графу, если, конечно, тот окажется на месте. Заметив карету шефа жандармов, стоявшую против Третьего отделения, Чаров отпустил извозчика и вошел в особняк. В сопровождении дежурившего в вестибюле жандармского офицера он поднялся в приемную, попросив находившегося в ней незнакомого ему адъютанта доложить о себе. Окинув недоверчиво придирчивым взглядом слишком уверенного в себе просителя, тот поспешил в кабинет начальника.
– Пройдите, его высокопревосходительство вас примет, – с милой улыбкой сообщил враз подобревший адъютант, отворяя дверь.
– Превосходно, Чаров. Ваше послание попадет точно в яблочко, – с воодушевлением объявил Шувалов, вытаскивая пачку чистых конвертов из ящика величественного, в добрую треть стены, стола. – Извольте теперь подписать: «Его императорскому высочеству герцогу Николаю Лейхтенбергскому», – протягивая конверт, продиктовал граф. – А в письме укажите, лучше это сделать постскриптумом, что отправляете его оказией.
– Отправляю оказией с кем? Следует ли указать конкретное лицо?
– Не думаю, но буде пожелаете, додумайте сами. Впрочем, герцог не станет вникать в подобную ерунду. Он дьявольски влюблен и жаждет скорейшего воссоединения с Акинфиевой. Кстати, как вы ее нашли вчера на рауте?
– Ищущий да обрящет. Ежели кратко, я бы сей максимой охарактеризовал ее упорную, не боящуюся условностей света и нацеленную на результат натуру. Весьма живая, с тонким шармом, знает, чего хочет…
– Вот это вы точно подметили, – в нетерпении хмыкнул Шувалов.
– Сегодня, кстати, я мельком видел ее.
– Неужели? – неподдельно удивился граф.
– Поутру я обнаружил, что оставил у швейцара цилиндр. Решив заехать за ним, в вестибюле министерства я наткнулся на госпожу Акинфиеву уже откуда-то возвращавшуюся. Не смею давать советы вашему высокопревосходительству, но наружное наблюдение за ней установить следовало бы. – О задании Горчакова он, естественно, умолчал.
– Может, вы и правы, – коснулся рукой упрямого лба Шувалов. – Мы подумаем о подобной мере.
– У меня созрела еще одна мысль, ваше высокопревосходительство. Я не писал о том в письме его высочеству, однако… – он на мгновенье запнулся.
– Ну, говорите, говорите, что придумали? – в нетерпении торопил его граф.
– Во время экспедиции герцога на Урал истекшим летом, где я имел честь сопровождать его высочество, были открыты неизвестные дотоле минералы. Один из образцов находится у меня, ожидая занять достойное место в музее Горного института, который патронирует Николай Максимилианович. Полагаю, герцог будет польщен, если я передам ему оный камень, а он покажет минерал европейским ученым светилам, коих сейчас немало съехалось в Париж.
– Вы разумеете?! – заметно напряглось лицо шефа жандармов.
– Я попрошу госпожу Акинфиеву передать его герцогу. Сделаю, в известном роде, провокацию. Если она возьмет камень, ее намерения отправиться на выставку весьма основательны, если нет – она оставила подобные планы и замышляет нечто иное.
– Превосходная идея, Чаров, – искренне похвалил его Шувалов. – Однако не тяните, – предостерег он.
– Как придет ответ из Парижа, я немедля увижусь с мадам.
– А мы, как я вам вчера говорил, переправим ваше послание герцогу, дабы он его днями получил. И не забудьте привести мундир в соответствие с теперешним вашим чином! – вслед за окружным прокурором не преминул пожурить его за «титулярные» петлицы шеф жандармов.
Расставшись с графом, Сергей поспешил на выход, как был окликнут приземистым крепышом в штатском.
– Мерзликин! Яков Петрович! Неужели ты?! – широко улыбаясь, двинулся навстречу крепышу Чаров.
– Твоими молитвами, он самый, Сережа! – радостно отвечал Мерзликин, и они обнялись, как и подобает добрым приятелям.
– Стало быть, в высоких сферах теперь порхаешь, – опрокинув рюмку желудочной и закусив соленым груздем, умозаключил Яков Петрович, когда они переместились из стен Третьего отделения в более отвечавшее настоящему случаю место.
Чаров на водку не налегал и, подозвав полового, спросил себе ломоть холодной буженины с хреном, щей и телячьих отбивных с гречневой кашей.
– Не то, что порхаю, а так, залетаю, когда позовут, – трезво оценив собственную значимость, правдиво ответил Сергей, принимаясь за еду.
– Как и сегодня?
– Именно так.
– Стало быть, филер тебе позарез нужен? – кладя на тарелку солидный кусок кулебяки, повторил его просьбу Мерзликин.
– И желательно сегодня, Яков.
– По гроб жизни будешь мне обязан, – отправил в рот сочащийся шмат Яков Петрович.
Обнадеженный Чаров радостно закивал, убедительно подтверждая, что полностью разделяет его мнение.
– Вечером пришлю тебе толкового человечка, а ты уж сам ему личность, за кем он ходить будет, обрисуешь, – запил водкой кулебяку Мерзликин.
На том и порешили. Уплатив за обед, приятели распрощались. Мерзликина ожидала служба, Сергея – расследование на Дворцовой.
В кабинете Горчакова он нашел подписанные замки, кои аккуратно извлек из ящиков все еще пыхтевший возле входной двери столяр. Замок от нее оказался безнадежно испорчен, и столяру, мужику неторопливому и во всех отношениях обстоятельному, пришлось прогуляться в скобяную лавку за новым. Осмотрев замковые ложа, Чаров заметил царапины на каждом из них, но больше всего пострадал замок срединного ящика, где хранились особо важные бумаги, как то тайные договоры с иностранными государствами, секретные предписания российским посланникам за границей, сочиненные вице-канцлером, и расшифрованные ответы на них, а также проекты будущих соглашений. «Пользовались отмычкой или грубо подогнанным ключом», – определил причину царапин Чаров, как его взгляд упал на сломанный замок от входной двери министерского кабинета, сиротливо лежавший у ног Антипа.