Боря пару мгновений переваривал слова Примуса, а потом пришел к твердому убеждению, что правда лишь частично присутствовала в них, если была там вообще. Часть про газету точно была абсурдом. Но продолжать спорить он смысла не видел. Поэтому молча выпустил, вернее, впустил собак, которые, словно прочтя его мысли, моментально ринулись на усача.
От неожиданности тот крикнул, злобное восклицание сложилось в слова: «Ах ты, паскуда!»
Прямо на глазах Бориса и ошеломленных хаски таинственный мужчина исчез, напоследок в испуге закрыв лицо руками. Осознание увиденного произошло только через несколько секунд. Когда это случилось, он громко вскрикнул «Аа!» и, отшатнувшись, упал на стену, которая на поверку оказалась еще распахнутой дверью (небольшой промах). Кубарем он вывалился на улицу, сбив дорогой с ног пару собак, столпившихся в помещении в последних рядах. Своим грандиозным падением, во время которого он успел забыть об исчезновении Примуса, испугаться падения, снова вспомнить неожиданное исчезновение, подумать, что на самом деле для него ничего необычного в этом не было, понять, что он и правда пытается перестроить свое восприятие, фокусируясь на переставших быть для него актуальными ассоциациях из мира пятилетней давности, но не успел сделать конкретных выводов, снова испугавшись падения, Борис перетянул внимание части стаи от только что пережитого сверхъестественного явления. Надо сказать, собаки были рады отвлечься от необъяснимого.
Борис быстро поборол боль, заявившую о себе, когда он перестал лететь по инерции и растянулся на снегу. Собака по имени Артемида обеспокоенно принялась слюнявить его лицо, что добавило ему решимости незамедлительно подняться. Он погладил суку по голове скорее в стремлении побыстрее отвязаться, чем из ласки. Его внимание было полностью захвачено тем обстоятельством, что газета все еще была у него в руках. Не смея позволить себе просто проигнорировать последние загадочные события, он хотел разглядеть в номере какие-нибудь ответы или подсказки. Очевидно, все в «ином мире», обитателем которого он был последние пять «земных» лет, имело глубокий и фундаментальный смысл, даже некоторую продуманность, в это заключение не вписывалась разве что бессмысленность всех пережитых скачков и мучений, так, может, они не были бессмысленными? Тысяча мыслей и соображений роилась в мозгу Бориса, ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание, если не рассудок. Голова закружилась, и он решил прекратить чтение. Хаски терлись вокруг его ног, взволнованно лая и смотря на него.
Боря потрепал нескольких, выразил словесную благодарность за преданность и специальной командой-жестом приказал животным разбежаться. Сегодня он уже не собирался рыбачить, ему надо было посидеть у камина и подумать, возможно, чуть позже почитать газету и попытаться во всем разобраться.
Глава 2
Она была одета не по погоде. Почти жадно втягивая табачный дым, она стояла на углу улицы в ожидании такси. Некоторые могли бы подумать, что она проститутка, ей было плевать. Она добила пачку, но выбрасывать ее нужды не было: четыре сигареты, как всегда, болтались в измятой упаковке.
Ее такси вскоре пришло. Она открыла пассажирскую дверцу и села в машину. Назвала адрес, даже не взглянув на водителя. Машина тронулась, из приемника заиграла знакомая мелодия из прошлых столетий. Глядя в окно, она едва заметно улыбнулась. Через полчаса тихой расслабляющей поездки она была на месте. Кафе «Лунный ветер» заключил ее в объятия, она направилась к привычному, всегда для нее зарезервированному столику.
Когда она вошла, несколько посетителей у стойки и за столиками возле входа приветственно кивнули. Если она и заметила, виду не подала. Аними не любила внимания, всякая компания вызывала куда больше раздражения, чем радости. Радость вообще была ей не свойственна.
Этот день был Другим. Так она разделяла дни вообще: хоть она и не хаотически перемещалась в пространствах мироздания, а просто жила от рассвета до заката, время давно перестало иметь значение. Поэтому для нее были только просто дни и Другие дни. Такими были те, в которые происходила всякая хрень. Вот и сейчас она почти не удивилась, когда, оказавшись у своего столика, увидела сидевшего за ним Примуса, чуть более взъерошенного и помятого, чем обычно. Если обыкновенно общая несвежесть, затхлость и неряшливость облика шли ему, теперь в привычной растрепанности проглядывались раздражение и взвинченность.
– Смерть как счастлива тебя видеть, – произнесла она голосом, полным сарказма, – чего тебе надобно?
Не дожидаясь ответа, она села за стол, уже зажигая сигарету, незаметно извлеченную из кармана пальто, которое было на ней всегда. Как твидовый костюм на Примусе.
– Тот придурок! – изрек Примус, чем вызвал вопросительно-выжидающий взгляд Аними без единого, впрочем, намека на энтузиазм и заинтересованность. Она сделала затяжку и стряхнула немного пепла в неизменно стоящую в центре стола пепельницу, всегда остающуюся чистой. Затем она перевела взгляд с собеседника куда-то на стену со старинной (или просто стилизованной под старину) лампой и задумалась.
Какое-то время, просто вдыхая и выпуская из ноздрей дым, она сверлила взглядом кирпичную стену, перебирая в голове бесчисленные воспоминания о бренном существовании, будто они были набором слайдов, которые высвечивались проектором. Не сразу она сообразила, что Примус безостановочно о чем-то вещает:
– Эй! Слушаешь меня вообще, мисс Уныние? – Примус не любил, когда его игнорируют, но еще больше он не любил терять самообладание. Похоже, в данный момент было и то и другое. – Тот придурок, которого мы с тобой и Обливио вербовали, выскочил! Поселился на отшибе и пытается вновь зацепиться за Повседневность!
– И как это меня касается? – проговорила Аними, выдержав небольшую паузу.
– Это наша с тобой ответственность, вот как! – воскликнул Примус, а потом устало откинулся на стуле и во всем известном жесте прикрыл глаза ладонью, легонько их растерев. – Как же все это надоело, каждые несколько веков появляются долбаные умники, которые все портят.
Аними молча курила и задумчиво посмотрела на коллегу. В этот момент к столику подошел официант:
– Чего-нибудь желаете? – спросил он.
– Кофе, черный, – сказала Аними.
– А вы? – официант обратился к Примусу.
– А мы все всегда с собой носим, – ответил тот, достав из внутреннего кармана пиджака бутылку шотландского виски, всегда заполненную на треть. Затем открутил крышку, сделал щедрый глоток, закрутил крышку и убрал ее обратно.
Официант понимающе откланялся. Когда он ушел, наступило недолгое молчание, прерванное, вопреки обыкновению, Аними:
– Если честно, не понимаю, отчего ты так переживаешь. Уж не знаю, в каком мире ты обитаешь, но, насколько мне известно, тут никто никого не нанимает, не увольняет и не налагает дисциплинарные взыскания. Все идет своим чередом.
– А это? Ты видела это? – спросил Примус, запустив руку под полы пиджака. Несколько секунд он что-то сосредоточенно искал, но, очевидно, безрезультатно. – Черт! Она осталась у него.
– Кто? – спросила Аними, выдохнув очередную порцию дыма.
– Газета, последний выпуск.
Внезапно возле столика возник официант, не тот, что принял заказ. У него в руках был самый свежий номер «Чередня».
– Прошу, – услужливо проговорил официант, – для наших завсегдатаев всегда отложена газета. Любой каприз на ваш вку…
– Оставь эти условности кому-нибудь другому! – перебил Примус, вырвав газету из его рук. – Но благодарю.
Когда официант сгинул, усач разложил перед курильщицей тот самый номер, который демонстрировал Борису. Она все так же без энтузиазма, почти томно оглядела издание. Примус дал ей время с ним ознакомиться, как недавно сделал для отшельника: манер ему было не занимать.