Кроме того, я еще не проникся сознанием своего арийского
превосходства, чтобы говорить так, как ты с Бертой.
— Ты любишь евреев?
— Влюблен в Берту не я, а ты.
— Мне надоело слушать, что она талантливая, знаменитость! А я...
— Что ты?
— Обыкновенная посредственность.
— Ну, ерунда. Если ты пойдешь по стопам отца, ты займешь надлежащее место в
жизни. И в этом тебе мог бы помочь профессор Гольдблат.
— Каким образом?
— Тебе ничего не советовал по этому поводу дядя Вилли?
— Да, он писал... что если Гольдблат согласится уехать в Германию, ему там дадут
звание ценного еврея и он сможет в полной безопасности продолжать свою работу.
Но под руководством отца.
— Значит, твой дядя будет огорчен, когда узнает, что ты поссорился с дочерью
профессора.
— А какое ему дело?
— Ну как же! Ты мог бы содействовать приезду в Германию ценного человека,
соблазнив его дочь. И дядя Вилли был бы в восторге от своего племянника.
— Ты что, действительно считаешь меня негодяем?
— Нет, почему же? Если рейху нужен ценный еврей, надо сделать то, что нужно
рейху.
— Ты как-то странно изменился, Иоганн. Почему?
— Ты тоже. И, возможно, оттого, что мы оба начинаем думать так, как полагается
думать наци.
— Но это отвратительно -то, что ты мне сейчас говорил.
Вайс пожал плечами.
Генрих задумался. Потом спросил:
— Значит, ты советуешь мне не уезжать отсюда и стать если не зятем, то хотя бы
учеником Гольдблата?
— А что тебе говорил Функ?
— Он требует, чтобы я не медлил с отъездом.
-тогда что ж, тогда у меня к тебе одна просьба: скажи Функу, что берешь меня с
собой.
— Я и не мыслю иначе. Какие могут быть препятствия?
— Но ты так ему скажешь?
— Без тебя я не поеду, — твердо заявил Генрих. — ты сейчас единственный близкий
мне человек. — Улыбнувшись, он проговорил: — Я даже не могу понять: ведь знакомы
мы всего несколько месяцев, а у меня такое ощущение, будто ты мой лучший друг.
— Благодарю тебя, Генрих, — сказал Иоганн.
Генрих пожал протянутую руку, помедлил и обнял Вайса...
Рано утром, как всегда точно, минута в минуту, Иоганн Вайс подал машину к
подъезду.
Функ приказал ехать в гавань.
Последние переселенцы должны были отправиться по железной дороге. Несмотря на
это, Функ, пользуясь ранее выданным ему пропуском, каждый день посещал Рижский
порт, обходил причалы и просил Вайса фотографировать его на фоне портовых
сооружений.
Развалившись на сиденье, Функ заметил одобрительно:
— Аккуратность и точность — отличительная черта немца. Ты был вчера вечером у
Генриха Шварцкопфа?
— Да, господин крейслейтер.
— Кто еще там был?
— Дочь профессора.
— Как провели время?
— Берта и Генрих поссорились.
— Причина?
— Генрих дал ей почувствовать свое расовое превосходство.
— Мальчик становится мужчиной. При тебе звонил профессор?
— Да, господин крейслейтер.
— У Генриха испортилось настроение после разговора с профессором?
— Нет, господин крейслейтер, я этого не заметил. Но он был взволнован.
— Чем?
— Разрешите высказать предположение?
Функ кивнул.
— Рудольф Шварцкопф работал под руководством профессора. И сыну Шварцкопфа,
возможно, хотелось бы, чтобы некоторые, особо важные работы его отца,
выполненные совместно с профессором, не были потеряны для рейха.
— Генрих растет на глазах, — одобрил Функ.