– Где – ты, а где – Лучия? – спросил мужчина, как будто его собеседница сморозила несусветную глупость. – Да и какое дело до тебя Лучии? Она знать ничего не знает! А Блэст, этот продавец титулов, будет только рад тебя потопить.
– Ну, уж нет! – воскликнула царица, и, всё же, в голосе её зазвучало сомнение. – А память об отце? А договор? А мнение приближённых, в конце концов?!
– Роска давно нет, Аника. А что такое память? Лишь призрак… Договор можно заключить и с Аймой, а из преданных тебе людей при дворе никого не осталось.
– Как? – побледнела та. – А граф Лесов? А барон Ранса?
– Ранса умер! Ещё в прошлом году! Как ты могла не знать?! – возмущённо вскричал герцог.
– Властитель мой! Свэг скрыл от меня… – простонала Аника. – Побоялся меня огорчить.
Кэн осуждающе покачал головой, и встал с кресла.
– Граф Лесов отстранён от двора.
Царица поняла, что сегодня обречена принимать удары один за другим, но это уже не могло сломить её духа.
– Не Лучия! – взбудоражено произнесла она, рассуждая. – Блэст! Это он. Но за что?
– Провинился в чём-то, я не знаю… – пройдясь по кабинету и, уже успокоившись, ответил Кэн. Он снова сел за стол, плеснув в стеклянные золочёные кубки пахучей и крепкой настойки из красующегося на отполированной дубовой столешнице графина, и протянул один из бокалов Анике.
– Дело не в этом, ты же понимаешь. Граф – типичная продажная шкура. Ты сама предложила мне воспользоваться его услугами, чтобы купить титул. Кстати, до сих пор не понимаю, зачем я тебя послушал. Такие деньги – на ветер!
– Нет, вот увидишь, титул тебе ещё очень пригодится! – сказала царица, но по её лицу было видно, что мысль её напряжённо работает, и думает она совсем о другом.
– И зачем? Чтобы в случае чего, меня казнили не через повешенье, как простолюдина, а осчастливили отрублением головы? Заметь, веревка может оборваться, а вот топор не промахнётся!
– Не ехидничай, – перебила его собеседница.– Титул в этом мире необходим, он даёт массу возможностей.
– Пока он полезен лишь одним: облегчает наше общение. Но, принимая во внимание его редкость, можно было бы и обойтись. К тому же родовитое дворянство, в любом случае, не примет меня. Для них я, всё равно, остаюсь плебеем, хотя и с гербом на карете.
– Примут, у тебя не просто герб, у тебя ещё и деньги, – возразила Аника.
– Вот! – поднял вверх руку Кэн, выставив указательный палец, украшенный драгоценной печаткой. – Золото – это другое дело, это то, что двигает миром.
– И всё же без титула оно значит не так много, – оборвала царица. – Я наслышана о твоей денежной философии, можешь не развивать. А где сейчас граф Лесов?
– У себя в поместье, насколько я знаю.
– То есть его можно вернуть, – заметила Аника. – А регента – долой!
И царица провела в воздухе рукой, точно легко отодвинула мешающуюся на пути лёгкую занавесь.
– И каким образом? – поинтересовался, изогнув чёткую линию одной из бровей, герцог.
Её величество пожала окутанными кружевом плечами:
– Есть тысяча и один способ. Мне нужно лишь навестить Лучию. Королеве больше двадцати, она совершеннолетняя – это я уж точно знаю, я отправляла ей поздравление и подарки к столь знаменательному событию – тут Свэг постарался мне напомнить. Мне немедленно следует посетить Королевск!
Женщина сказала это так, и в её облике было столько властности, ясного ума и несгибаемой воли, что Кэн с восхищением увидел в ней ту государыню, образ которой, как казалось, давно канул в Лету.
– Теперь я узнаю тебя, Аника! Слава Властителю и всем богам, – откликнулся герцог и, радостно сверкнув карими глазами, опорожнил свой кубок.
– Слава богам, – печальным эхом отозвалась царица, уголки её губ дрогнули в попытке улыбнуться, и она сделала глоток обжигающего горло напитка.
***
Ольва долго гуляла по чистым, вымощенным камнем дорожкам большого сада. Погода заметно улучшилась по сравнению со вчерашним днем: солнце пригревало, слабый ветер ласкал кожу, и даже без плаща ей было хорошо. Природа, вобрав в себя соки ушедшей зимы, уверенно стремилась к лету. Девушка с восхищением останавливалась у каждой клумбы, у каждого диковинного дерева, сидела на скамейках и шла дальше… Глаза вбирали в себя увиденное, как губка впитывает воду, питая сердце живительной радостью. Голова её кружилась, но она связывала это уже не с болезнью и слабостью, а со слишком яркими впечатлениями, которые трудно сразу ощутить до конца, прочувствовать так, чтобы наполнить ими память. Сначала она старалась запомнить каждый хрупкий цветок, причудливым ярким пятном выделявшийся среди молодой зелени, но потом поняла, что её старания тщётны: их было слишком много. В итоге она расслаблено бродила по саду, отдыхая и наслаждаясь. Все её мысли и переживания о будущем временно куда-то ушли, и лишь одно неприятное ощущение слегка будоражило сознание: воспоминание о недавно увиденной сцене – стоящий на коленях герцог перед плачущей царицей. Обида на грубость Аники уже улеглась, девушка рассудила, что такая гордая и самолюбивая женщина, какой ей представлялась государыня, не могла иначе прореагировать на то, что кто-то подсмотрел ее слёзы. Тем не менее, герцогу позволялось их видеть, и более того – утешать. «Они не просто друзья», – сделала вывод Ольва, и невольная зависть, как заноза, уколола ей сердце. Девушка пыталась забыть о происшедшем. Дойдя до забора в одном из уголков сада, она обнаружила калитку, выходящую в лес, но выйти за ограждённую территорию побоялась. К этому времени она уже устала и решила вернуться обратно в дом. Пройдя полпути, она увидела ту же горничную, которая делала ей прическу. Женщина бежала навстречу, а, завидев её, остановилась. Когда Ольва приблизилась, та, присев в реверансе, сообщила, что его светлость просит госпожу графиню пройти к себе в опочивальню, так как приехала модистка, и ждёт её сиятельство, дабы снять мерки для пошива гардероба. Вспомнив, что на ней надето, юная графиня безотлагательно приняла приглашение.
***
Снятием мерок портниха не ограничилась: она приехала с несколькими частично сшитыми нарядами и теперь старалась подогнать заготовки под фигуру графини. Ольве пришлось долго стоять с приподнятыми вверх руками, пока её обнажённое тело использовали как манекен для пошива одежды, и, хотя она готова была много выдержать ради красоты, в конце концов, она так устала, что взмолилась о пощаде. Модистка тут же собрала все нитки-иголки-отрезы и с поклонами удалилась, и Ольва рухнула в кресло, чтобы дать мышцам хотя бы немножко расслабиться. Но через минуту в дверь постучали, и девушка кинулась к своему мышиного цвета платью, успев им лишь прикрыться, но не надеть. С некоторым облегчением графиня увидела, что это всего лишь горничная. С поклоном на вытянутых руках она подала ей белоснежную тончайшую сорочку с узкими лямочками и пышной пеной кружев на длинном подоле.
– От её величества, – кратко пояснила служанка.
Ольва благодарно приняла подарок: шерстяное платье неприятно касалось голого тела, и бельё было очень кстати. «Удивительно, что Аника подумала об этом! – размышляла девушка, одеваясь. – Может быть, хочет сгладить в моей памяти свой припадок? Подлизывается?» Она с удовольствием отметила, что хотя сорочка была ей слегка великовата, она не только приятно защищала нежную кожу от соприкосновения с грубым сукном, но и придавала некоторую пышность платью, отчего то смотрелось на хрупкой фигуре девушки лучше.
– Ваше сиятельство, уже скоро три часа, Вас будут ждать к обеду. Разрешите, я поправлю Вам причёску, – сообщила служанка.
– Разве мне не принесут его сюда? – удивилась Ольва.
– Его светлость приглашает Вас спуститься в столовую.
Графиня вздохнула, поняв, что расслабиться ей сейчас никак не удастся, но не согласиться не представлялось возможным. Она покорно подставила горничной голову, а потом проследовала за ней в столовую, где уже находился герцог, а сразу же за ней появилась и Аника.