Немного опомнившись от потрясения, Таисия Петровна начала соображать своим практически-цепким и быстрым умом, – кто же тот злодей, который покусился на её добро? «Ни Вася, ни Вика никогда не осмелются притронуться ук моим увещам. Они – интелехгенты и хорошо увоспитаны, – рассуждала тёща. – Антоша – мал, глуп и зловреден, но родители усёже приучили его не лазить у мою комнату. Остаётся Томочка. Это – наверняка она! У, мерзавка!» И тут дикая ярость затмила бабулин рассудок, и она со звериным рёвом ринулась в комнату младшей дочери.
Вике и Васе кое-как удалось успокоить бедную женщину, у которой от излишнего волнения начался сердечный приступ, – Таисия Петровна страдала сердечной недостаточностью. Напоив мать валокордином, и усадив её в кресло, немного застенчивая, но твёрдая, – если нужно, – Вика приступила к воспитанию своей младшей сестры.
– Как тебе не стыдно, Томочка, – ты разбила мамины бутылки, ничего не сказала ей, и даже не убрала осколки!
Викины слова явно не подействовали на Томочку, однако, она созналась, что в прошлую субботу, когда у неё в гостях были друзья, закупленное спиртное неожиданно кончилось. Поэтому она послала к матери в комнату своего ухажёра – аспиранта факультета Вычислительной математики и кибернетики МГУ Блюма, – чтобы тот принёс пару бутылок «Советского шампанского». Неуклюжий, очкастый и, вдобавок, ещё и пьяный Блюм, залезая под столик, разбил две бутылки, а ещё две принёс. После ухода гостей Томочка хотела всё прибрать, но очень устала, – а на следующее утро забыла. Так, к маминому приезду с дачи в воскресенье вечером, разлитое шампанское высохло само.
– Ах, – значит, виноват во всём Блюм, а ты здесь, вроде бы, и не причём, – язвительно заключила Вика. – Пойди хотя бы сейчас, – убери там ваше свинство!
Заспанная и ленивая Томочка уже стала было с неохотой слезать со своего тёплого двуспального канапе, как немного оправившаяся теперь от полученного шока бабуля заступилась уже за виновницу зла: «Оставь её, Вика, – я сама всё приберу! Ты же знаешь, что Томочка у нас обделённая, слабонервная…»
– Но это же не педагогично, мама! – пыталась было возражать Виктория, но, по-видимому, у Таисии Петровны были своеобразные взгляды на воспитание младшей дочки.
В доказательство слабой нервной системы Томочки бабуля теперь уже не в первый раз рассказала историю о том, как та в десятилетнем возрасте, когда мама отказалась купить ей дорогую куклу, закатила истерику, связала вместе узлами несколько простыней и с их помощью спустилась из окна, со второго этажа.
В течение всего этого разбирательства между тёщей и её дочерями Вася, тактично и, щадя свои нервы, стоял в сторонке, предпочитая, как обычно, не вмешиваться. Возможно, именно поэтому он и имел в глазах Таисии Петровны репутацию «хорошего зятя».
VIII
Вечером той же субботы Вика и Вася должны были идти в гости к своим лучшим друзьям: Маше и Косте Куропаткиным, которые пригласили их ужинать.
Васечкиных и Куропаткиных связывало многое. Вика и Маша были закадычными подругами ещё в университетские годы. Они вместе учились на одном курсе экономического факультета МГУ. Там же студентом на курс постарше был и Костя. Более того, отец Васи – Владимир Петрович – и Машин папа – Анатолий Борисович – работали в одной области физики и дружили: последний, в своё время, был аспирантом у молодого профессора Васечкина. Таким образом, Маша и Вася были знакомы с раннего детства, хотя и не дружили вначале. Впоследствии, именно Маша представила Васе Вику.
И ещё одно обстоятельство сблизило не так давно эти два семейства. Вася и Вика не были крещены родителями в детстве. В коммунистическое время такое часто случалось. При Горбачёве же, как известно, интерес к религии и русским традициям стал возрождаться. Так что, Вика и Вася, хотя и были не слишком верующими, приняли недавно обряд крещения в церкви Ферапонтова подворья, что рядом с Меньшиковой башней и Чистыми прудами. Окрестили и Антошу. А крёстными были приглашены супруги Куропаткины.
Итак, оставив сынишку на попечение Томочки (бабуля ночевала на даче), Васечкины отправились ужинать к своим друзьям-крёстным. Уже перед самым выходом у Вики возникло желание захватить с собой скрипку. Она когда-то окончила музыкальную школу, где научилась неплохо играть на этом струнном инструменте. Думала даже сделать скрипичную музыку своей профессией. Но кости у Вики были хрупкие, она ломала руки в детстве несколько раз. Так что, большая нагрузка на кисти рук, которую получают профессиональные скрипачи, была ей противопоказана.
Иногда, нечасто, вечерами, Вика доставала с книжного шкафа запылённый футляр со скрипкой, извлекала из него инструмент – работы известного мастера начала двадцатого века, – настраивала его и, нежно касаясь струн смычком, распускала по комнате величественные и гармоничные звуки. Правда, это случалось всё реже и реже: работа над диссертацией не оставляла времени, да и не было, как-то, особой охоты музицировать.
Вика любила свою скрипку не только за красоту звучания, но и как память об отце, – именно он купил инструмент для своей «маленькой Бубы». Павла Павловича Семихватского Вася уже не застал в живых, но ему казалось, что по рассказам родственников он ясно представляет своего покойного тестя. И ходил, наверное, поэтому, несколько раз Вася к нему на могилу, на старое московское кладбище, вместе с Викой, – как к близкому и любимому родственнику.
У Куропаткиных было шумно и накурено. Кроме Васечкиных хозяева пригласили ещё и супругов Абрама и Аиду Михельсонов, – довольно интересную молодую пару. Она – дамочка весьма пикантной наружности, переводчица с английского, он – интеллигентный очкарик, программист. Михельсоны как раз получили иммиграционные визы в Соединённые Штаты Америки, – Абрам выиграл в лотерею Грин-карту. Они блестели от счастья и собирались вскоре отбыть в город Сиэтл, куда их для начала определила американская иммиграционная служба. Рассказывали теперь запоем эти Михельсоны всё то, относительно мест своей будущей райской жизни, что уже успели изучить теоретически по книжкам: про мягкий тихоокеанский климат, про тамошнюю буйную природу, про либеральные порядки, про цены на жильё, про близость Канадской границы.
Кормили уткой, запечённой в яблоках, приготовленной Костиной мамой, – сухонькой генеральской вдовой, – Куропаткины жили вместе с ней. Мама тоже иногда присаживалась с молодёжью за стол, – но больше крутилась вокруг внучки Милочки, – ровесницы Антоши, пытаясь уложить её спать. Утку сопровождало французское вино «Медок», привезённое Костей из загранкомандировки в Париж.
После ужина разгорелся спор на политическую тему: о судьбах коммунизма. Спорили в основном Вика и Костя.
Вика, в принципе, защищала коммунизм, признавая, однако, что в Советском Союзе построили не настоящее, а казарменное коммунистическое общество; и, что это государственное устройство – совсем не то, о чём мечтал Ленин. Васина супруга высоко ценила вождя мирового пролетариата.
Костя же, напротив, был отчаянным антикоммунистом и утверждал, что любой коммунизм – казарменный ли, настоящий ли – это чума двадцатого века. Он нападал на Вику, говоря, что она – марксистка-догматка, что она начиталась вредных книжек, и, что виноват во всём её научный руководитель профессор Буркевич – старый большевицкий козёл. И, что от него и от его жены Раисы – тоже марксистки-экономистки – Вика рискует набраться множеству сумасшедших идей!
Маша заступалась за свою подругу, хотя сама и разделяла по большей части Костины взгляды. Васечкин же, будучи антикоммунистом, как обычно, в таких спорах принял сторону Кости. Супруги Михельсон в дискуссии не участвовали, а сидели тихо с полуоткрытыми ртами, несколько разомлевшие от обильной еды и выпивки. Да, и на судьбы коммунизма им, по-видимому, было теперь глубоко наплевать. Их ждала Америка – страна всеобщего счастья и прав человека.