— Я знаю, где вы живете, мне говорил генерал… Если бы я вас
не встретил на дороге, я пошел бы прямо туда… Пожалуйте вашу
лошадь…
Джальма спрыгнул с коня, бросив поводья Магалю, размотал
конец пояса и, достав оттуда небольшой шелковый кошелек, передал
его контрабандисту, сказав:
— Ты исполнителен и предан… на тебе за это… Я знаю, что это
немного… но больше у меня нет ничего.
— Хаджи-Синга недаром звали «Отцом Великодушного»! — с
благодарностью и почтением заметил Магаль. И он направился по
дороге в Батавию, ведя под уздцы лошадь принца, который углубился
в чащу и быстро пошел по направлению к развалинам горы Чанди, куда
он мог добраться только к ночи.
4. ЖОЗЮЕ ВАН-ДАЭЛЬ
Господин Ван-Даэль, корреспондент Родена, был голландский
негоциант и уроженец столицы Явы — Батавии. Родители отправили его
воспитываться в Пондишери в иезуитскую школу, существовавшую там с
давних пор. Он вступил в конгрегацию в качестве _послушника_,
носящего мирское платье и называющегося в просторечии _светским
jn`dz~rnpnl_.
Господин Жозюе считался безукоризненно честным человеком,
исключительно аккуратным в делах, холодным, сдержанным, скрытным,
ловким и чрезвычайно проницательным; ему обыкновенно везло в
финансовых предприятиях, потому что какой-то влиятельный
покровитель предупреждал его о всех переворотах, которые могли
повлиять на ход его коммерческих операций. Иезуитская школа в
Пондишери была заинтересована в его делах; она поручала ему
экспорт и обмен продовольствия, получаемого в обширных владениях,
которые у неё были в этой колонии.
Не внушая никому особенной симпатии, господин Жозюе
пользовался, подобно всем ригористам, холодным уважением, какого
заслуживал его правильный и безукоризненный образ жизни, особенно
заметный среди общей распущенности жителей колонии. Он говорил
очень мало, никогда не спорил, был исключительно вежлив и с толком
умел оказывать помощь. В его наружности была сдержанная суровость,
которая всегда так сильно импонирует.
Следующая сцена происходила в Батавии в то время, когда
Джальма пробирался к развалинам Чанди для свидания с генералом
Симоном.
Господин Жозюе только что ушел в свой кабинет, где стояли
шкафы с бумагами, а громадные счетные книги были разложены на
пюпитрах.
Единственное окно кабинета, расположенного на первом этаже,
выходило на пустынный двор и было прочно заделано железной
решеткой. Вместо стекол в нем были сделаны раздвижные решетчатые
ставни: как известно, климат на Яве очень жаркий. Господин Жозюе
поставил на письменный стол зажженную свечу в стеклянном колпачке,
взглянул на часы и промолвил:
— Половина десятого… Магаль должен скоро явиться.
Затем он вышел в переднюю, открыл вторую массивную дверь,
окованную по-голландски большими шляпками гвоздей, осторожно,
чтобы никто не слыхал, спустился во двор, отпер секретный замок в
калитке прочной и высокой ограды с железными острыми шпилями
наверху и, оставив её полуоткрытой, вернулся так же осторожно
назад в кабинет.
Там он сел за бюро, вынул из потайного ящика длинное письмо,
или, лучше сказать, целую тетрадь, в которую он с некоторого
времени вносил изо дня в день записи (излишне говорить, что письмо
было адресовано господину Родену, в Париж, улица Милье-Дез-Урсэн,
и было начато ещё до освобождения Джальмы и до его приезда в
Батавию).