Вы не успели ещё вернуться,
мать ваша не успела дописать прошение к генерал-губернатору Сибири
о том, чтобы он разрешил ей возвратиться во Францию или по крайней
lepe дал бы это разрешение вам… как вдруг послышался лошадиный
топот, и к нам явился от него курьер. Он привез приказ переменить
местожительство: не позже, чем через три дня осужденных отправить
на четыреста лье дальше на север. Итак, несмотря на пятнадцать лет
изгнания вашей матери, её продолжали преследовать с удвоенной
жестокостью…
— Отчего же её так мучили?
— Казалось, её преследовал какой-то злой рок. Приди этот
приказ раньше, странник не смог бы и найти нас, а если бы и нашел,
то передача медали была бы бесполезна: мы никак не добрались бы до
Парижа вовремя, потому что даже выехав немедленно, мы и то еле-еле
поспеем к сроку. «Точно кто-то умышленно препятствует мне и детям
вовремя вернуться во Францию, — сказала ваша мать, — ведь почти
невозможно прибыть в срок, если нас переводят ещё дальше». Эта
мысль приводила её в отчаяние.
— Быть может, это неожиданное горе и послужило причиной её
болезни?
— Нет, дети… Ее уморила проклятая холера, являющаяся всегда
неизвестно откуда; она ведь тоже странствует и поражает, как
молния. Через три часа после ухода странника, когда вы вернулись
из леса, смеющиеся и довольные, с большими букетами цветов для
своей мамы, она уже лежала в агонии, её почти нельзя было узнать.
В деревне появилась холера. К вечеру умерли уже пять человек… Ваша
мать успела только надеть медаль тебе на шею, дорогая Роза,
поручить мне вас обеих и приказала сейчас же отправляться в путь.
После её смерти приказ о новой ссылке на вас уже не
распространялся, и губернатор разрешил ехать с вами во Францию,
согласно последней воле вашей…
Закончить фразу солдат не смог. Он прикрыл глаза рукой, а
девушки рыдали в объятиях друг друга.
— Да, тут… — с гордостью продолжал Дагобер, собравшись с
силами, — тут вы и показали себя достойными дочерьми вашего отца…
Несмотря на опасность заразы, вы не хотели покинуть смертного одра
матери до последней минуты. Вы сами закрыли ей глаза, сами
бодрствовали около неё всю ночь… и не ушли, пока я не водрузил
деревянный крест на вырытой мной могиле.
Дагобер неожиданно умолк. Раздалось страшное, отчаянное
ржание, заглушаемое звериным ревом. Солдат вскочил со стула
бледный как смерть и воскликнул:
— Это Весельчак, мой конь, что с ним делают?
Открыв дверь, он стремительно бросился по лестнице.
Сестры прижались друг к другу. Они были так напуганы
внезапным уходом Дагобера, что не заметили, как через окно
просунулась громадная рука, которая, отперев задвижку и распахнув
раму, опрокинула лампу, стоявшую на столе рядом с сумкой солдата.
Сироты очутились в полной темноте.
11. ВЕСЕЛЬЧАК И СМЕРТЬ
Морок, введя Весельчака в зверинец, снял с него одеяло,
закрывавшее голову.
Как только тигр, лев и пантера заметили лошадь, они с
голодной яростью бросились к решетке. Оцепеневший от ужаса
Весельчак, вытянув шею; с остановившимся взглядом, дрожал всем
телом, точно прикованный к месту. Обильный холодный пот покрыл его
с головы до ног.
Лев и тигр грозно рычали, метаясь из стороны в сторону в
своих клетках.