Франсуаза ещё не знала, что сын её арестован, и ждала его
домой весь вечер и часть ночи в смертельном беспокойстве. Только в
третьем часу утра, уступая усталости и сну, она бросилась на
матрац у постели Розы и Бланш. Но едва начало светать, Франсуаза
была уже на ногах и поднялась наверх в мансарду Агриколя, смутно
надеясь, что он мог вернуться очень поздно и пройти прямо к себе.
Роза и Бланш только что встали и оделись. Они были одни в
скучной и холодной комнате; правда, Угрюм, оставленный Дагобером в
Париже, лежал растянувшись около остывшей печки, положив длинную
морду на вытянутые лапы и не спуская глаз с обеих сестер. Девушки
спали мало, потому что заметили волнение и тревогу жены Дагобера.
Они видели, что она то ходила по комнате, сама с собой
разговаривая, то прислушивалась к малейшему шуму на лестнице, то
бросалась на колени перед распятием. Сироты и не подозревали, что
добрая женщина, с жаром молившаяся за сына, в то же время молилась
и за них, так как спасению их душ, по её мнению, грозила
опасность.
Когда накануне, после поспешного отъезда Дагобера в Шартр,
она предложила им помолиться, они наивно ответили, что не знают ни
одной молитвы и молятся, только взывая к матери, находящейся на
небе. А когда взволнованная столь печальным открытием старуха
заговорила о катехизисе, конфирмации, причастии, девочки
вытаращили глаза, ничего не понимая в этих словах. В своей
простодушной вере жена Дагобера, напуганная полнейшей
неосведомленностью девушек в вопросах религии, решила, что их
гибель совершенно неизбежна, когда на вопрос крещены ли они —
причем она пояснила что значит это таинство, — сиротки отвечали,
что, наверное, нет, так как в том месте, где они родились и жили в
Сибири, не было ни церкви, ни священника. Став на точку зрения
Франсуазы, легко понять её ужасную тревогу. Ведь в её глазах эти
очаровательные, кроткие девушки, которых она уже успела нежно
полюбить, были несчастными язычницами, безвинно обреченными на
вечную погибель. Она не в силах была сдерживать слезы и скрыть
свой испуг и, обнимая Розу и Бланш, обещала как можно скорее
заняться их спасением, приходя в отчаяние, что Дагобер не
позаботился о том, чтобы окрестить их в пути. Между тем, надо
сознаться откровенно, отставному конногренадеру и в голову не
приходила подобная мысль.
Отправляясь накануне в церковь, чтобы послушать воскресную
службу, Франсуаза не посмела взять девушек с собою. Ей казалось,
что благодаря полнейшей их невежественности в делах религии,
присутствие их в церкви будет если не неприлично, то во всяком
случае бесполезно. Зато старуха в самых горячих молитвах пламенно
испрашивала небесного милосердия пощадить бедных девочек, не
подозревавших даже, в какой опасности находятся их души.
Итак, по уходе Франсуазы девушки сидели одни в комнате. Они,
как прежде, были в трауре. Их прелестные лица носили следы
грустной задумчивости. Действительно, контраст между их мечтами о
Париже, чудесном золотом городе, и бедной обстановкой этого жилища
на улице Бриз-Миш, где они остановились, был слишком разителен,
хотя они привыкли к самой неприхотливой жизни. Вскоре это
удивление, вполне понятное, сменилось мыслями, серьезность которых
не отвечала возрасту девушек. Вид этой честной, трудолюбивой
бедности заставил глубоко призадуматься сирот уже не по-детски, но
по-взрослому; благодаря своему ясному уму, добрым инстинктам,
благородным сердцам и мягкому, но мужественному характеру они за
истекшие сутки уже многое оценили и над многим размышляли.